|
3. Эпоха «великих гонений» (вторая половина III - начало IV в.) и ее итоги
Общепризнанным в церковной историографии являлось определение второй половины III в. как начала периода гонений на христиан «в собственном и строгом смысле слова». Два фактора в отношениях между языческой Римской империей и христианской церковью определяли положение последней в это время: принципиальное изменение воззрений государственной власти на христианство и его последователей и, как следствие, преследования их со стороны государства.
Первым гонителем христиан из политических соображений явился император Деций (249-251). Церковные историки считали, что как император «древнеримского типа» он хорошо понимал универсальные стремления христианства и их несоединимость с римской идеей о государстве. Этот император стремился возродить империю во всем блеске, и оживление древнего культа полагал в основу своей правительственной деятельности. В христианстве он усматривал одну из существенных причин современного ему упадка государственной жизни и главное препятствие к возвращению старых порядков. В конце 249 или начале 250 г. им был издан эдикт против христиан. Текст его не сохранился, и ход гонения восстанавливался на основе мученических актов, житий Киприана Карфагенского и Дионисия Александрийского и так называемых «libelli» - грамот, выдававшихся гражданам, исполнившим распоряжение о принесении жертв. Эдикт Деция включал следующие требования: 1) христиане должны были продемонстрировать уважение к государственной языческой религии принесением жертв, что удостоверялось специальным документом (libelli), освобождавшим их от дальнейшего преследования; 2) для исполнения императорского указа и розыска христиан, не явившихся в срок к принесению жертв, при магистратах создавались специальные комиссии; 3) упорствующих христиан подвергали пыткам, чтобы заставить их принести жертву языческим богам.
К этим пунктам В.В. Болотов и А.А. Спасский добавляли еще один - преследование со стороны властей предстоятелей церкви, что выражало намерение власти подорвать структуру церкви как учреждения, независимого от государства. Отсюда открывается государственный характер гонения Деция: преследование христианского общества как института, опасного для государства в силу его неподчинения. Это давало историкам основания назвать эдикт Деция «полным переворотом в политике римского правительства по отношению к христианам».
Важные сведения о ходе и интенсивности гонения содержали постановления церковных соборов по вопросу о «падших». В них представлена своеобразная классификация отступников в зависимости от тяжести вины: добровольный или принудительный характер отречения, а также формы отречения (собственноручно принесшие жертвы, получения libelli без принесения жертвы и т. п.). На всех отступников были наложены различные степени церковного наказания. Эти документы свидетельствовали о жестокости гонения и его тяжелых последствиях для церкви. О невиданном дотоле количестве отступников от веры, в том числе среди клириков, писали современники - Дионисий Александрийский и Киприан Карфагенский.
Еще более важный материал по истории гонений предоставляли историкам мученические акты. А.П. Лебедев использовал их для иллюстрации тех или иных событий церковной истории. В.В. Болотов провел анализ некоторых мученических актов, что позволило в подробностях воссоздавать картину гонений. Были выяснены формы судебного разбирательства по вопросу о христианстве, выявлены виды социальных притеснений христиан помимо процессуальных форм, определена роль личного фактора со стороны местной администрации и народа в процессах гонений на христиан, показана религиозно-нравственная сторона гонений.
Церковные источники свидетельствовали, что гонение Деция дало церкви более исповедников, чем мучеников. Правительство занялось обращением христиан к язычеству - не казнило их, а принуждало к отречению посредством пыток с тем, чтобы сделать их законопослушными гражданами. Таким образом, в преследовании христианства интересы государства стояли на первом месте. Такое понимание цели гонений отчасти снимало неосновательные обвинения римских императоров в личной ненависти к христианам и твердом намерении их уничтожить.
Историки отмечали еще одну «драгоценную» черту гонения: языческое население, без внешнего возбуждения со стороны правительства, относилось к христианам спокойно и даже сочувственно. Гонение носило сугубо официальный характер. Это изменение общественного сознания объяснялось массовым обращением в христианство с конца II в., которое сблизило язычников и христиан, как следствие, исчезло отчуждение - главная почва для ненависти. Но римское правительство при Деции не нуждалось в помощи народа для преследования христиан. Гонение как акт государственной важности получило прочные, обдуманные формы и методы. Таким образом, в воззрениях римского правительства на христианство со времен Антонинов произошли существенные перемены. Христиане теперь рассматривались не только как нарушители законов о религии, но и как члены корпорации, несовместимой с всеобъемлющим значением государства.
К концу 250 г. гонение стало ослабевать и со смертью Деция окончилось, поскольку было основано на специальном эдикте, который не имел силы в глазах его преемников. Важнейший итог этого гонения с церковно-исторической точки зрения заключался в том, что первая решительная, всеобщая борьба церкви с языческим государством закончилась ее нравственной победой, «победой внутреннего убеждения над внешним законом и принуждением».
Возобновилось гонения на христиан при императоре Валериане (253-259). У древних христианских авторов вызывало недоумение резкое изменение отношения Валериана к христианству, проявлявшего к нему благосклонность в начале царствования, и инициативу гонений приписывали его приближенному Макриа- ну. Церковные историки Нового времени считали, что для понимания целей гонения Валериана достаточным является уже то обстоятельство, что он прошел «школу Деция». Тем более что новое гонение представляло собой «точный сколок» с его гонения, велось в том же духе и стиле: 1) вытекало из тех же представлений о государственных нуждах; 2) было всеобщим, повсеместным и чисто официальным; 3) направлялось прежде всего против церковной иерархии. Эта тесная связь гонения Валериана с предыдущим заставляла думать, что причину его надо искать в тех же политических идеях об опасности церкви для государства, которые руководили Децием.
Гонение Валериана разделялось на два этапа, соответственно эдиктам, изданным против христиан: в 257 г. - для Запада, и в 258 г. - для христиан Востока. Содержание эдиктов восстанавливалось по актам Киприана Карфагенского и Дионисия Александрийского, имевшим в глазах историков высокую научную ценность.
Первый эдикт предписывал христианским епископам исполнить государственные церемонии и под страхом тяжелых наказаний запрещал христианам устраивать собрания и посещать кимитрии, которые отбирались в казну. А.А. Спасский комментировал действия римского правительства следующим образом. Преследуя епископов, Валериан рассчитывал через них повлиять на остальных христиан. Кимитрии же служили знаком легальности общественной организации христиан, усвоившей права погребальных коллегий. Лишая христиан кимитрий, правительство хотело показать, что считает церковь явлением противозаконным. Хотя данные меры отразились на положении христиан, их осуществление не было обставлено жесткими требованиями, что дало повод Спасскому назвать поведение Валериана «без всяких оговорок гуманным». Епископам угрожала только ссылка, а на основе первого эдикта «не пролилось ни одной капли христианской крови, не было ни пыток, ни казни».
В 258 г. последовал новый и более строгий указ. Он прямо предписывал казнить епископов, пресвитеров, дьяконов, если они окажутся твердыми в исповедании веры. Высокопоставленных граждан, сенаторов, всадников за исповедание Христа лишать римского гражданства, отбирать их имущество в казну и, если после этого они останутся твердыми в вере, казнить, высокопоставленных матрон лишать имущества и ссылать в отдаленные места. Тех, кто состоял на императорской службе, за исповедание Христа лишать имущества и ссылать в дворцовые имения. Таким образом, указ представлял собой новый и более широкий шаг правительства в борьбе с христианами. Он не только усиливал меры к подавлению церковной иерархии, но и подвергал преследованию знатных лиц, вероятно, предполагая задержать распространение христианства в высших слоях римского общества. С этой же целью была создана градация наказаний, соразмеренных с тем влиянием, какое имело то или иное лицо согласно своему общественному положению. Спасский считал, что Валериан таким образом стремился избежать излишнего, не оправдываемого государственной задачей кровопролития. Показательно, что в известном тексте эдикта ничего не говорилось о простых христианах, о мирянах и, судя по другим источникам, никаких мер против них не предпринималось. Таким образом, строгий на бумаге, второй эдикт все же не стремился к повсеместному уничтожению христиан. Исследуя обстоятельства гонения, Спасский, утверждал, что в силу гуманного характера императора оно осуществлялось умеренно.
В церковной историографии существовало и противоположное мнение, расценивавшее воздействие второго эдикта Валериана как крайне тяжелое для церкви. И.В. Чельцов и А.П. Лебедев считали, что его результатом стало «жесточайшее кровопролитное гонение». Последний, правда, упоминал и о том, что гонение не имело отступников от веры, а мученических актов времен Валериана известно очень мало. Таким образом, государственный характер гонения способствовал ограниченному применению жестоких мер.
Преемник Валериана, Галлиен (259-268) отменил распоряжения своего отца и в церковно-исторической традиции сохранил за собой имя покровителя христиан. Причины кардинальной перемены политики в отношении христианства, по мнению большинства историков, следует искать в обстоятельствах времени и личных свойствах Галлиена, как правителя и как человека. Светская историография изображает его беспечным правителем, которого не вдохновляли ни национальная гордость, ни римская традиция. В то время, когда гонения на христиан предпринимались исключительно в целях государственных, «легкомысленный афинянин на троне» не мог быть опасен для христиан. Кроме того, в области религии он был эклектиком и приверженцем неоплатонизма, признавая в каждой религии свою долю истины. Спасский предполагал, что этот строй воззрений руководил Галлиеном, когда он задумал определить положение христиан в империи.
Сохранился один из рескриптов Галлиена на имя Дионисия Александрийского, опубликованный в 262 г., когда Египет перешел под власть Галлиена. Христианам были возвращены места богослужебных собраний и разрешено пользоваться ими. Подобное предписание получил и египетский верховный прокурор. Евсевий указывает на многочисленные «определения», данные на имя других епископов и чиновников, повелевавшие возвратить усыпальницы христианам.
Текст указа «испорчен и во многих местах крайне невразумителен», поэтому получал разные интерпретации, что было серьезной помехой в определении его юридического смысла. В западноевропейской историографии к концу XIX в. существовало два противоположных мнения. Первое расценивало указ как признание христианства дозволенной религией - religio licita (Неандер, Доллингер, Геррес). Из отечественных историков его придерживался только И.В. Чельцов. Второе мнение строилось на отрицании толерантного значения указа, определяя ему роль частной, благоприятной для христиан меры, вызванной условиями времени (Гарнак).
A. П. Лебедев подверг критике обе концепции западных историков, указывая на шаткость их аргументации. Он привел факты, свидетельствовавшие о действии «старинного закона Траяна» и, таким образом, опроверг первую точку зрения. В развитие критики Гарнака и обоснование собственной позиции он утверждал, что христианская церковь по указу Галлиена встала в разряд религиозных обществ, относившихся к разряду «погребальных коллегий» (collegia fimeraticia), находившихся под покровительством законов. Галлиен дал христианству легальное положение в империи, хотя эта легальность была еще далека от того, что у римлян называлось religio licita. Важно отметить, что Лебедев считал сомнительным, будто христиане пользовались этими правами с самого начала, хотя и могли усваивать их функции.
B. В. Болотов и А.А. Спасский также обратили внимание на двойственный характер эдикта Галлиена, но признавали за ним иной юридический смысл. С одной стороны, подчеркивалось, что указ не касается христианства как религии, и эта отрицательная сторона показывает, что связывать с ним такую радикальную реформу, как провозглашение христианства религией дозволенной, невозможно. Положительная же сторона эдикта - возвращение христианам богослужебных мест и усыпальниц - не что иное, как фактическая отмена распоряжений Валериана, которые видоизменяли положение общего римского законодательства о религиях, создавая особую форму его применения к христианам. Не усматривая в христианстве политической опасности, Галлиен не счел нужным бороться против него исключительными мерами. Таким образом, эдикт Галлиена отменил два предшествовавших эдикта его отца, но оставил в силе законодательство Антонинов, определявшее отношение римских государственных властей к христианству. Таким образом, христианская религия оставалась по-прежнему недозволенной. Спасский, кроме того, уточнял: Валериан закрывал христианские ки- митрии как храмы, желая стеснить церковный строй; Галлиен же возвращает христианам кимитрии как усыпальницы. Это согласуется с действием римских юридических норм, по которым вспомогательные общества в целях погребения не стояли ни в какой связи с религиозными убеждениями данной группы людей и их юридическим положением. Указом Галлиена христиане, как и все подданные империи, получают назад свое право заботиться о погребальных местах.
Подчеркивая ограниченность эдикта Галлиена, историки указывали и на его положительное значение. Император отказался от государственной точки зрения на христианство, установленной Децием, сложил с себя инициативу в преследовании христиан. В условиях, когда языческое общество примирилось с существованием христианства и не требовало гонений, рескрипт Галлиена создал для христиан столь благоприятные условия, что стал возможным тот всеобщий мир, о котором говорил Евсевий.
Таким образом, на примере исследования данного сюжета истории гонений можно проследить затем, насколько конструктивно отечественная наука воспринимала идеи европейской науки. Отечественные церковные историки обосновали собственную оценку «толерантного» эдикта Галлиена, оригинальную по отношению к зарубежной историографии. Положительное содержание эдикта Галлиена состояло в том, что он отменил чрезвычайные мероприятия Валериана. Тем самым было восстановлено значение законодательства Антонинов в отношении к христианству, что еще не означало юридической легализации христианства.
Из всей продолжительной и насыщенной событиями истории гонений церковно-историческая мысль с особым вниманием относилась к «последней битве» христианства и языческого государства в начале IV в. Торжество христианства, вышедшего победителем в глобальном историческом споре, утвердившего преимущество веры над авторитетом государства, с неослабевающим восторгом переживалось церковными историками на протяжении столетий. Не составляла исключения в этом отношении отечественная историография. Причем очевидный провиденциализм не являлся препятствием для научного исследования этих эпохальных событий.
Прежде всего, возникал вопрос о причинах и мотивах, побудивших Диоклетиана (284-305) начать войну с христианством. У его современников вызывало недоумение, как император, двадцать лет правления которого были отмечены благосклонным отношением к христианам, в последние годы своего царствования поднял на них повсеместное и жестокое гонение. Евсевий, изображавший гонение Диоклетиана в самых мрачных тонах, считал первоначальное отношение этого государя к церкви в высшей степени выгодным для распространения христианства и развития его внутреннего благосостояния. К христианскому обществу могли принадлежать императорские чиновники, военные, и даже члены императорской семьи. Впечатление контраста усиливалось оттого, что личные качества Диоклетиана вызывали положительные отзывы современников и историков - как светских, так и церковных.
Как следствие, мнения историков о причинах гонений Диоклетиана разделялись на два направления. Одни следовали за церковным преданием и придерживались того же объяснения, которое давал в свое время Лактанций, называвший главным виновником гонения зятя Диоклетиана Галерия (И.В. Чельцов, B. В. Болотов). Новейшая для западноевропейской историографии второй половины XIX в. точка зрения рассматривала гонения последних лет правления Диоклетиана как логическое завершение возводимого им здания реформ государственного управления. Среди отечественных историков это мнение разделяли А.П. Лебедев и Б.М. Мелиоранский. Обе версии находили достаточное количество аргументов в свою пользу.
Промежуточное положение занимает суждение Ф.А. Курганова. Он считал, что гонение Диоклетиана выросло на почве прочной и многочисленной языческой оппозиции и вместе с тем явилось логическим следствием его государственных реформ.
Оценивая современное ему состояние решения вопроса о причинах гонения Диоклетиана, А.А. Спасский писал: «Лучшие из новейших церковных историков (имеется в виду В.В. Болотов. - Н.В.) считают более правдоподобным возвратиться даже к объяснению Лактанция, которое все же имеет за собой авторитет древности, чем искать его в политической программе, навязанной Диоклетиану исследователями его царствования и, вероятно, на самом деле никогда у него не существовавшей». Для восстановления исторических обстоятельств, предшествовавших гонению, Спасский предпринял анализ государственно-религиозных воззрений Диоклетиана. На основе текстов писем, разъяснений к законам, разнообразных высказываний императора открывалось соединение в мировоззрении Диоклетиана традиционно-римских религиозно-государственных и монархических идей. Первым из римских императоров он применил к делу теорию божественного наместничества на земле. В своих представлениях о божественных правах монарха Диоклетиан был убежден предсказаниями, соединенными с его именем и рождением. В имени Диокла («призванный Зевсом») читалось указание на то, что власть над людьми дана ему свыше. Став императором, он принял имя Иовий, как наместник Юпитера на земле, и нимало не позаботился об утверждении в своем новом сане со стороны сената. Абсолютизм власти и языческая религия, в которую Диоклетиан верил с наивностью деревенского язычника, были, по мнению Спасского, тесно соединены в его сознании. Поэтому, переделывая старые римские учреждения на монархический лад, Диоклетиан оставался строго консервативным в области религии и своей задачей считал неуклонное поддержание языческого культа. В сохранении древних религиозных учреждений он усматривал залог собственного величия и опору благоденствия государства. При таких взглядах на власть и древнюю религию император «инстинктивно» должен был отвращаться от христианства и его исповедников. Как новая секта, имеющая многочисленных поклонников и ежедневно расширяющаяся за счет мира языческого, христианство подрывало собой национальную религию, оплот государственного благополучия, а независимая от государства организация церкви, ставившая на первое место Божественный закон, фактически уничтожала все религиозно-политические идеи Диоклетиана. По свидетельству одной надписи, найденной на медали в Испании, Диоклетиан преследовал христиан именно за то, что они ниспровергали государство - «rempublicam evertebant». Иначе не мог понимать христианство этот языческий монарх, одновременно воплощавший в своем лице и государство и религию.
Спасский подверг критическому пересмотру главный источник, затруднявший достоверную интерпретацию мотивов гонения Диоклетиана, - «Историю» Евсевия. Он указал, что Евсевий, яркими чертами описывающий внешнее благоденствие христиан в начале правления Диоклетиана, поступает не как историк, а как ритор. Посредством фигуры контраста он противопоставляет первые годы царствования Диоклетиана последним, что имеет важное значение в построении его «Истории», и опускает факты, служащие для христиан предвестниками ожидающей их бури. На самом деле Диоклетиан с момента вступления на престол смотрел на христианство с подозрением. Спасский приводит тому ряд подтверждений: факты мученической смерти христиан в первые годы правления Диоклетиана, его участие в казни христиан в Риме в 258 г. и др. Сдерживали императора от решительных действий против христианства только политические обстоятельства. Как разумный государственный человек, он хорошо понимал трудность и опасность преследования христиан, насчитывавших около одной двадцатой всего населения империи. Отсюда и вытекала преувеличенная Евсевием терпимость Диоклетиана в первые годы его правления. По мере того, как проведенные реформы укрепляли государство и обращали его в абсолютную монархию, несовместимость христианской церкви с языческой монархией должна была открываться все яснее. Кроме того, сами христиане своим поведением наталкивали императора на мысль о политической опасности церкви для государства. Влияние Галерия могло добавить последнюю каплю в переполненную чашу терпения. Тем более оно вполне объяснимо: после блистательных военных побед в персидском походе авторитет кесаря в народе и влияние на императора значительно усилились.
Таким образом, Спасский доказал, что отношение Диоклетиана к христианству на протяжении двадцати лет правления неизменно диктовалось государственной необходимостью.
23 февраля 303 г. в Никомидии была разрушена христианская церковь, а вслед за этим оглашен эдикт, подписанный Диоклетианом и Галерием, объявивший преследование христиан. Его текст сохранился в двух редакциях - Евсевия и Лактанция. Из рассказа Евсевия выясняются следующие черты гонения: 1) разрушение церквей и сожжение священных книг; 2) лишение христиан государственных должностей, чести и гражданских прав, т. е. покровительства закона и права голоса в публичных делах; 3) ограничение христиан в правах на свободу: рабы не могли получить свободу, если оставались христианами. Лак- танций в своей редакции указа приводит еще одно требование: «предавать христиан мукам, какого бы кто состояния и звания не был». В.В. Болотов безоговорочно принимал это дополнение Лактанция. А.П. Лебедев считал его недостоверным, замечая, что уже в другой главе Диоклетиан по Лактанцию приказал «производить гонение без пролития крови», следовательно, распоряжение императора, отданное накануне издания указа - разрушить никомидийскую церковь и сжечь священные книги, служит образцом исполнения указа.
За первым последовали еще два эдикта, вызванные, по свидетельству Евсевия, инцидентами, в совершении которых были заподозрены христиане: пожар дворца в Никомидии и появление двух претендентов на престол в Армении и Сирии. Второй эдикт 303 г. повелевал всех предстоятелей церквей «заключать в оковы», в результате чего темницы оказались переполнены епископами, пресвитерами, диаконами, чтецами. Когда, таким образом, вся иерархия оказалась в руках власти, был издан третий эдикт, повелевавший взятых под стражу духовных лиц пригласить к принесению языческих жертв; исполнивших требование отпустить, а твердых в христианстве подвергать пыткам. Действие последнего указа вскоре было приостановлено, так как в связи с празднованием 20-летия царствования и триумфа победы над персами и германцами согласно римским традициям была объявлена амнистия.
Полную силу гонение набрало в 304 г. после четвертого указа, объявившего поголовное и повсеместное преследование христиан. По словам А.П. Лебедева, «из-за этого указа пролилось более всего крови в христианском мире, хотя он состоял всего из двух строчек. Он действовал целых восемь лет, до 311 года». Историки единодушно считали главным инициатором этого самого жестокого указа Галерия, ставшего к этому времени фактическим правителем Востока. Установить участие Диоклетиана в издании и проведении последнего указа представлялось практически невозможным. В мае 305 г. он отошел от власти, а за короткий промежуток с 304 г. никаких сведений о количестве мучеников и ходе гонения в Никомидии не сохранилось.
Историки признавали, что гонение Диоклетиана и его преемников явилось самым жестоким из всех, пережитых христианами в Римской империи. Б.М. Мелиоранский писал: «Великое гонение, длившееся на Востоке почти без перерыва 12 лет, в различных фазисах и эпизодах как бы совместило в себе все гонения, бывшие дотоле, начиная от Неронова; все причины, принципиальные и случайные, навлекавшие когда-либо преследования на церковь, как бы соединились в одну грозную силу: и обвинения в стихийных и политических бедствиях, и в нарушении военной дисциплины и общественного порядка, и в новшестве, и в недоброжелательстве к тому или иному правителю, и даже в поджоге столицы». Основной смысл гонения Диоклетиана - в совершенном подавлении христианства, искоренении самого имени христианского. Еще ни одно гонение не ставило столь радикальной цели и не отличалось такой беспощадной суровостью и жестокостью. К христианам были применены все средства внешнего принуждения, какими только располагало государство.
Вместе с тем было очевидно, что адекватное исполнение государственного распоряжения определялось многочисленными факторами «местного» значения. Частное приложение распоряжений центрального правительства зависело от отдельных чиновников, а среди них находились люди, отличавшиеся гуманным отношением к христианам. Поэтому повсеместное и поголовное по эдикту гонение не было одинаково интенсивным и продолжительным в разных регионах империи. В конце XIX в. историки скорректировали представление о гонении Диоклетиана как сплошной «адской бойне». Сам Евсевий, непосредственный и потому ценный свидетель гонения, в повествовании «О Палестинских мучениках» невольно подтверждал, что мучеников и исповедников в его церкви было немного. В течение восьми лет здесь насчитывалось 80 мучеников, считая и тех, которые своим поведением сами призывали на себя кару.
Наиболее последовательно и жестоко осуществлялось гонение в восточных провинциях, находившихся во власти Галерия, ставшего с мая 305 г. августом Востока. К этому времени и региону относятся все наиболее выдающиеся факты мученичества, описанные Евсевием и мученическими актами с именем Диоклетиана. Но Галерий, по замечанию Спасского, был плохим правителем, не мог контролировать ситуацию на местах, что отнимало смысл у гонения как государственного мероприятия. В итоге оно обратилось в бессмысленное изуверство, опротивевшее всем. Не подогреваемое новыми мерами сверху, гонение угасло само собой в областях Галерия по крайней мере за год до издания им толерантного указа в пользу христиан.
Второй правитель Востока, Максимин, как ревностный язычник проявил большую целеустремленность в преследовании христиан. Он издал дополнительный закон (весной 306 г.), принуждавший всех жителей к принесению жертв. По мнению Спасского, этот факт показывает, что Максимин потерял надежду на содействие своих языческих подданных.
Дело было поставлено строго официально, и на территории, подвластной Максимину, открылись сцены гонений, отмеченные особенно изысканными издевательствами. Евсевий и Лактанций называли это гонение жесточайшим и величайшим из всех. Прекратилось оно только к 312 г. Историки указывали на два повода: общий ропот населения на совершавшееся кровопролитие и давление политических обстоятельств в лице западных государей, которые могут быть признаны одинаково вероятными.
Тем временем на западе положение христиан было гораздо легче. По мнению В.В. Болотова, в Италии, Африке, Испании, где правителем был Максимиан, гонение ограничилось чисткой армии и госаппарата, а на местах проявилось в уничтожении священных книг и опечатывании храмов. А.П. Лебедев ссылался на мученические акты и, напротив, считал Максимиана жестоким гонителем, приказавшим проконсулам провинций, «чтобы они были готовы на все случаи упорства христиан». Но уже в 306 г. сын Максимиана - Максенций последовал политике старшего западного правителя и оставил христиан в покое.
Западный кесарь Констанций Хлор в своих владениях - Галлии и Британии - постарался смягчить действие эдикта. По Лактанцию, он ограничился лишь тем, что разрушил несколько христианских храмов, но пощадил самих христиан. По Евсевию, он не сделал и этого. С мая 305 г. Констанций стал правителем всего Запада с титулом августа и гонение здесь прекратилось. С 306 г. Константин продолжил политику отца по отношению к христианам. Таким образом, на западе гонение, строго говоря, продолжалось не более двух лет и в первой половине 305 г. вообще прекратилось. Христиане пользовались здесь фактической свободой, что также подтверждается соборами, проходившими в это время в Испании и Африке. Действие эдикта было приостановлено административным, а не законодательным порядком.
Во владениях Галерия гонение затихло к 311 г., когда он издал первый несомненный эдикт в пользу христиан, которым признавал их религию дозволенной. Несмотря на попытки Максимина продолжить гонение на своей территории, оно не встретило поддержки у населения и также вскоре прекратилось. Таким образом, начатое с небывалой энергией и целеустремленностью буквально через два года после начала гонение стало ослабевать и, наконец, завершилось результатом, диаметрально противоположным той задаче, ради которой было поднято. Оно не только не истребило христианства, но, напротив, показало бессилие всех стараний государства поддержать национальную религию и заставило его отказаться от продолжения борьбы, предоставив христианам полную религиозную свободу. Этот исторический «парадокс» требовал объяснения.
Церковные историки указывали на два фактора, способствовавшие такому повороту истории: безучастность языческого общества к осуществлению гонения и христианский героизм. И первое, и второе считалось результатом нравственных завоеваний христианства. Распространение христианства, проникновение его во все слои общества способствовало сближению с язычниками и ослаблению прежней розни. Этим объясняется не только пассивность языческой массы, но и ее сочувствие христианам во время правительственных гонений.
Христианский героизм и мученичество всеми церковными историками расценивались как главное орудие церкви в борьбе с языческим государством. Причем в последний период гонений они приобретают активную форму. Под влиянием ежеминутной опасности и постоянных примеров мученичества происходит взрыв религиозного энтузиазма. Среди христиан появилось много ревнителей, которые вступили в открытую борьбу с государственным культом, намеренно раздражая религиозные страсти язычников и стремясь к мученическому венцу. Сама церковь нашла нужным ограничить этих фанатиков. В 305 г., т. е. во второй период гонений Диоклетиана, Эльвирский собор постановил не вносить в мученические списки таких христиан, которые будут намеренно искать себе славу мучеников. С исторической точки зрения факты мученического энтузиазма характеризуют тот мощный отпор, каким церковь ответила на попытку правительства уничтожить ее. Эта новая черта в поведении христиан, по мнению Спасского, вскрывает важное изменение, совершившееся в самосознании христианского общества. Оно стало многочисленной корпорацией, вселенской церковью, широко распространившейся в империи, сознававшей свою силу, и уверенной в будущей победе. Героизм, проявленный христианами в эпоху Диоклетианова гонения, обессилил языческое государство и обеспечил торжество христианской церкви, в этом его великое историческое значение. Чем дальше шло гонение, тем яснее было правительству, что уничтожить христианство можно только вырезав поголовно его исповедников. Но это означало бы обезлюдить государство и вызвать взрыв негодования в самом языческом обществе. Поэтому гонение, начатое Диоклетианом во всеоружии государственных сил, по истечении двух лет стало замирать с прогрессивно убывающей энергией. Окончилось оно так, как не оканчивалось ни одно другое, - не вследствие перемен в царствующей династии, но по причине того, что государство исчерпало свои силы в борьбе и осознало свою несостоятельность. Результатом гонения стало предоставление христианству прав дозволенной законом религии.
Церковные историки вслед за Лактанцием и Евсевием упоминали, что поводом к изданию указа в пользу христиан была страшная болезнь Галерия, в которой он увидел божественную кару. Такое объяснение удовлетворяло провиденциальному взгляду на ход гонений, но не отменяло научно-исторического обоснования, которое базировалось на обозначенных выше итогах эпохи «великих гонений». Главной причиной, заставившей римское государство пересмотреть свое отношение к христианству, стало создание общественных предпосылок для его законного существования в империи.
Оценки церковно-исторического значения эдикта Галерия со временем претерпевали существенные изменения. В первых церковно-исторических трудах оно в самом общем виде связывалось с завершением эпохи гонений, когда римское правительство вынуждено было признать бесполезность борьбы с христианством и примириться с ним как с «неизбежным злом».
В работах историков рубежа XIX-XX в. текст эдикта Галерия от 30 апреля 311 г. в двух его редакциях - латинской Лактанция и греческой Евсевия - подвергся тщательному лингвистическому и историко-критическому анализу. Признавалось бесспорным, что указ Галерия объявляет христианство «religio licita» - дозволенной религией. Но обоснование этого акта, условия и «рамки» полученной христианами «дозволенности» получали различное толкование.
В.В. Болотов называл текст эдикта «образцом двусмысленности». Христианам было позволено строить молитвенные дома и следовать их религии при условии, «если они снова сделаются христианами» («пусть они остаются христианами» - в разных переводах). Эта фраза, служившая формальным обоснованием законности христианства с позиций римского права в силу его давности, стала главным «камнем преткновения» для исследователей. Большинство историков интерпретировали ее как предписание держаться древних христианских правил и учреждений. В.В. Болотов считал, что Галерий «пускает в ход фикцию», будто гонение вызвано крайним развитием сектантства в среде самого христианства, и хочет показать, что государство ничего не имело против христианства в его первооснове для благовидного обоснования введения христианства в разряд дозволенных религий. Эту точку зрения разделяли А.П. Лебедев, Б.М. Мелиоранский, М.Э. Поснов.
А.А. Спасский предложил иной вариант трактовки эдикта. Целью гонения, согласно тексту эдикта, являлось восстановление древних законов, но не христиан, а римлян. В суждении ревностного язычника христианство, которое не имело исторической давности и жило за счет прозелитизма, представляло отступничество от древних порядков и образа жизни предков. Отсюда общий смысл эдикта, по Спасскому, раскрывается следующим образом. Благое намерение правительства вернуть христиан к древнему строю жизни столкнулось с ожесточенным упорством и привело к тому, что люди не хотели поклоняться древним богам и перестали почитать христианского Бога. Юридическая формула «Пусть опять будут христиане» - признание бессилия правительства вернуть христиан к обычаям предков и дозволение их религии. Подобного же мнения о содержании эдикта Галерия придерживался А.И. Бриллинтов: «Точка зрения на христианство в эдикте проводится чисто языческая. Национальная религия должна бы быть обязательна и для христиан, и только ввиду особого указанного обстоятельства делается для них исключение».
Подобная интерпретация эдикта, учитывающая особенности римского государственно-религиозного сознания, объясняет его неясные места и органично включается в исторический контекст. Вся история гонений говорит о том, что они предпринимались с целью принудить христиан к почитанию древних богов, к признанию старых форм религиозной жизни римлян. Эта цель ясно высказывалась в самих эдиктах, устанавливавших гонение, была очевидна для язычников и христиан. Для такого убежденного язычника, как Галерий, она должна была представляться вполне законной и даже благородной, и потому замаскировывать ее какой-то фикцией о древних христианских учреждениях было незачем. Такое понимание эдикта Галерия подтверждается документом, на который А.А. Спасский обратил внимание. Евсевий сохранил одну из грамот Максимина, в которой излагалось распоряжение Галерия к областным правителям где говорилось о цели предшествующего гонения так: «...божественные владыки наши, богоподобные самодержцы (имеются в виду Диоклетиан и Максимиан. - Н.В.), давно уже поставили направить мысли всех людей на путь святой и праведной жизни, дабы и те, кто живет не по обычаям римлян, воздавали бессмертным богам подобающие им почести...». Значит, Максимин не видел и не подозревал в эдикте Галерия никакого искусственного компромисса насчет древних учреждений христианства, а он, конечно, понимал его согласно намерениям своего старшего соправителя.
Из источников известно, что указ Галерия сразу после его издания принес «счастье и благоденствие» христианам. Однако историки, основываясь на тексте Миланского эдикта 313 г., допускали, что предшествующий эдикт имел и какие-то ограничения, препятствовавшие свободе христианства. Видимо, эдикт Галерия способствовал массовому движению в пользу христианства, и правительство сочло нужным обставить этот переход условиями с тем, чтобы воспрепятствовать распространению христианства. Этим было вызвано издание нового документа, который Болотов называл Миланским эдиктом Константина и Лики- ния от 312 г., Бриллиантов - несохранившимся дополнительным письмом Галерия к президам, допуская, что Константин также дал на него согласие. В любом случае новый документ должен был соответствовать взгляду Г алерия на христианство как лишь терпимое зло и прежде всего ограничивать его пропаганду. По Миланскому эдикту 313 г. существовало «много различных условий», «недобрых и немилосердных», значит, были и другие ограничения. Следовательно, по эдикту Галерия христианам дано было право на существование, но оно было обставлено условиями, которые должны были препятствовать распространению христианства и содействовать по возможности его сокращению.
Таким образом, эдикт Галерия не отменил бесправное положение христианства и тем более был далек от провозглашения полной религиозной свободы. Чтобы совершить подобный акт, требовалось преодолеть инерцию и традиции римского религиозно-государственного мышления, поставить свободу вероисповедания выше принципа государственного принуждения. Подняться до такого «революционного» для древнего мира понимания религии смог Константин Великий в 313 г.
Подводя итоги первой главы, необходимо отметить, что проблема отношений христианской церкви и римского государства на протяжении I - начала IV вв. в освещении отечественной историографии предстает как история их борьбы и решается в рамках традиционной для церковно-исторической мысли концепции «истории гонений». Историки церкви практически единодушно высказываются по ряду ключевых вопросов: о причинах и характере гонений на христиан в Римской империи, о ведущей роли религиозно-государственного фактора в противостояния церкви и языческого государства, об историко-церковном и провиденциальном значении эпохи гонений, христианского мученичества и апологетики.
В рамках общих положений концепции формируется авторское видение отдельных сюжетов истории гонений. Этот процесс особенно отчетливо фиксируется на протяжении второй половины XIX в. и во многом отражает формирование научного облика церковной историографии. Так, работа А.Ф. и А.С. Тер- новских носит практически реферативный характер. И.В. Чельцов строит свои лекции на основе первоисточников, но максимально «дистанцируется» от излагаемого материала, почти не подвергая его анализу и полностью полагаясь на авторитет церковно-исторической традиции.
В работах историков конца XIX в., при общем христианском мировоззрении и позитивистских методологических установках, автор виден «во весь рост». Определяя этапы и исторические закономерности эпохи гонений, А.П. Лебедев применяет схему гегелевской философии истории, на уровне метода использует историческую критику источников и историографический анализ зарубежной литературы. В.В. Болотов наряду с внешней критикой источников занимается их текстологическим и лингвистическим анализом, проводит отдельные этимологические, хронологические разыскания. Главный акцент он ставит на мученическом служении раннехристианской церкви, отсюда пристальное внимание уделяется изучению мученических актов и характеристике внутреннего положения христианской церкви. Вместе с тем получает обоснование государственно-юридический характер гонений.
А.А Спасский сосредоточил исследование на внешних аспектах истории церкви, полагая, что именно здесь кроется объяснение исторического содержания первых веков христианства. Он широко использует приемы сравнительно-исторического анализа, контекстуальный и религиозно-психологический подход. В результате пересматриваются некоторые «стереотипы» церковной историографии, одновременно уточняются отдельные ее положения. Самые важные касаются определения религиозноправового статуса христианской церкви в Римской империи как «ecclesia pressa» вне зависимости от частных распоряжений римских императоров, характеристики законодательства Антонинов как государственно-охранительного, выделения периода второй половины III - начала IV в. как гонений «в собственном и строгом смысле слова».
Взгляды П. Лашкарева и Ю.А. Кулаковкого на историю гонений противоречили церковно-исторической концепции и основанном на ней решении проблемы отношений христианской церкви и римского государства. Вместе с тем они определенным образом ее подтверждают. Во-первых, оба автора не отрицали существования гонений на христиан в Римской империи, ограничив их хронологические рамки второй половиной III - началом IV в. Во-вторых, научная полемика ясно показала силу и основательность аргументации представителей церковно-исторической науки.
В целом развитие и обоснование церковно-исторической концепции истории гонений в ее авторских «инвариантах» в отечественной историографии второй половины XIX - начала XX в. позволило установить причины противостояния христианской церкви и римского языческого государства, показать изменения в положении христианской церкви в Римской империи на протяжении I - начала IV вв., определить итоги борьбы внутреннего религиозного убеждения с государственным принуждением.
|
|