|
Некоторые вопросы фискальной политики Советской власти в отношении оседлого и кочевого населения Казахстана
Халидуллин Г.
(КазНПУ им Абая, Алматы, Казахстан)
Налоговая политика Советского государства стала формироваться фазу же после гражданской войны в связи с переходом к новой экономической политике. С самого начала основная тяжесть налогообложения легла на крестьянство. Еще в 1920 году Первый Учредительный съезд Советов, поручив Наркомфину КАССР разработать взамен всех существовавших тогда налогов, пошлин и сборов единый подоходноимущественный налог, предложил «центр тяжести этого налога перенести на самостоятельное частное хозяйство, главным образом, на сельское». Однако упорядочение налоговой системы в КАССР заняло много времени. Декрет ВЦИК о замене продразверстки продналогом (март 1921 г.) совпал по времени с массовым голодом в Казахстане. Поэтому продналог собирался только в Акмолинской и Семипалатинской губерниях. В западных губерниях, пораженных неурожаем, он был отменен постановлением ВЦИК от 18 августа 1921 года, но в них собирались налоги на внутри губернские нужды.
В соответствии с Декретом ВЦИК, опубликованном в «Известиях ВЦИК» от 18 марта 1922 года, вместо множества налогов, существовавших ранее на хлебные продукты, сено, молочные продукты, мясо, яйцо, птицу и т.д. был введен единый натуральный налог. Он исчислялся и вносился в единой весовой мере — пуде ржи, пшеницы, мяса. В июне того же года Совнаркомом РСФСР было принято постановление о применении единого натурального налога в районах скотоводческого хозяйства.
Согласно этим документам, размер налога исчислялся по размерам пашни в хозяйстве и сенокосов в переводе на пашню, по количеству продуктивного скота в хозяйстве и по средней для района урожайности хлебов с десятины. Для определения размеров обложения хозяйств устанавливались одиннадцать групп хозяйств по обеспеченности пахотной и сенокосной землей на едоков в хозяйстве и четыре группы хозяйств по количеству голов скота в хозяйстве в эквивалентном переводе его на крупный скот и т. д.
Во исполнение упомянутых Декретов ВЦИК и СНК РСФСР 22 июня 1922 года ЦИК и СНК КАССР приняли Декрет о введении по республике на окладный 1922/23 год единого натурального налога с распространением его на - все кочевые и полукочевые хозяйства.
Несмотря на голод 1921-1922 годов и неизжитые еще его тяжелые последствия, налоговые обязательства на 1922/23 годах были выполнены полностью, поскольку их взимание велось методами продразверстки. Твердое задание Центра, установленное для КАССР, исчислялось в 9 700 тысяч пудов пшеницы и мяса. Налог был очень обременительным, хотя Совет Труда и Обороны КАССР в своем отчете придерживался иного мнения.
Существовало множество других налогов, введенных «для удовлетворения местных нужд». В частности, 14 сентября 1922 года ЦИК КАССР принял постановление о денежном кибиточном налоге с казахского населения республики. Статья 2 данного постановления предписывала: «Налогу этому подлежит все киргизское население, как оседлое, так и кочевое».
Сложная система исчисления налога как с земледельческого, так и с кочевого населения вызывала поток жалоб налогоплательщиков, а также обращений местных органов в вышестоящие инстанции с просьбой о разъяснении того или иного положения декретов. Тем не менее, неразбериха и путаница в составлении списка плательщиков и исчислении налогов не повлияли на «революционные методы» работы налоговых инспекторов. В приказе Уральского губернского комиссара продовольствия от 1 июля 1922 года говорилось: «Всякая расхлябанность в сборе налога будет рассматриваться как тягчайшее преступление перед рабоче-крестьянской революцией и ни один случай виновности не должен проходить без наказания».
Для обнаружения сокрытых объектов обложения казахским населением по указанию Наркомфина РСФСР вводился институт наружных налоговых работников при финансовых органах, волостных исполнительных комитетах. В срочном порядке были организованы курсы по их подготовке.
В связи с подготовкой к предстоящей кампании по сельхозналогу на 1924/25 год в КАССР, 17 февраля 1924 года начальник Налогового управления Наркомфина РСФСР Федоров направил циркулярное письмо под грифом «Секретно» в Наркомфин КАССР, в котором освещались основные принципы, проводимые в новом законе о сельхозналоге. В документе напоминалось: «Налог исчисляется с каждого отдельного хозяйства по количеству принадлежащей ему по праву трудового пользования и арендуемой земли и по количеству взрослого рабочего и взрослого крупного рогатого скота. В отдельных районах с развитым мелким скотоводством будет производиться и обложение овец. За единицу обложения сельхозналогом принимается десятина пашни».
Один из «секретов» данного секретного распоряжения Центра, надо полагать, заключался в том, что скотоводческое хозяйство, в котором были заняты в основном казахи, ставилось в неравноправное, обременительное положение по сравнению с земледельческим.
К тому же упомянутый документ свидетельствовал о непонимании Центром специфических условий казахского хозяйства. В частности, в состав площади в районах, облагаемых по посеву, в Наркомфине РСФСР планировали включение фактически используемых населением сенокосов, не принимая при этом во внимание невозможность в условиях Казахстана учета фактически используемых населением сенокосных угодий (отсутствие твердых наделов у населения, раздел луговых сенокосных угодий перед покосом и т. д.)
В начале мая 1924 года в Совнарком РСФСР от имени ЦИК И СНК КАССР обратился Представитель КАССР при ВЦИКе М. Мурзага- лиев, который на конкретных цифровых данных пытался доказать:
а) «Ошибочность эквивалентов при исчислении налога;
б) непропорциональное повышение ставок по сравнению с повышением мощности хозяйства;
в) необходимость поощрения развития верблюдоводства, имеющего в условиях хозяйственной разрухи в степи огромное значение;
г) нецелесообразность неучета колоссальной убыли овец и коз в Казахской степи».
Игнорирование доводов местных властей КАССР, а также специфических условий хозяйствования в республике, обременительный характер сельхозналога привели к трудностям при проведении его в жизнь.
Комиссия ВЦИК, обследовавшая в ноябре 1930 года состояние хозяйственного и культурного строительства в республике, отметила немало перегибов в ходе налогообложения различных слоев населения. В аулсовете № 7 Шетского района бедняком считали, например, любого, у кого было больше 10 голов в переводе на крупный рогатый скот. В ауле № 5 того же района к беднякам относили тех, кто имел до 15 голов крупного рогатого скота. В седьмом ауле середняком считался имевший от 10 до 20 голов скота, зажиточным - до 30 голов скота, а баем - имеющий свыше 30 голов скота; в пятом же ауле, имея 25 голов, шли за средников, а свыше 50 голов скота за баев. При этом совершенно не учитывалось число едоков. Скотоводческие хозяйства, не выдерживая силовых акций и тяжести налогообложения, перегоняли скот в другие районы. Сокрытие скота носило повсеместный характер. Население выражало открытое недовольство налоговой политикой Советской власти. В сводках фактов, собранных IIII ОГПУ касательно отношения казахских ша- руа к сельскохозяйственному налогу, приводились их такие, например, высказывания: «Власть неправильно делает, чрезмерно увеличивая налоги на крупных скотоводов, мы в конце концов перестанем разводить скот... «С меня требуют налог и за погибший посев ... Если власть так будет взимать налоги, то население в будущем совсем перестанет сеять» (Токсанбаев X., житель аула Энбекшильдерской волости Кокчетавского уезда). Агент ПП ОГПУ донес также, что среди казахов отдельных волостей ведется агитация не только против сельхозналога, но и против
Советской власти; что некоторые лица (Абдуллаев 3., житель аула № 7 Кок-Узенской волости) распространяют слухи о скорой ее кончине. Дело доходило до избиения уполномоченных в отдельных уездах Уральской, Сырдарьинской губерний.
В одном из «совершенно секретных сообщений» ПП ОГПУ в Наркомфин республики на имя Садвакасова Ж. в 1929 году говорилось, что повсеместно наблюдается «массовое недовольство во всех слоях населения». Зам. ПП ОГПУ по КАССР Бокша пытался объяснить его причины происками зажиточных слоев казахского населения. Итак, жесткая фискальная политика в отношении крестьянства особенно во второй половине 20-х годов, вызвала протестное движение со стороны последнего. Однако наученные горьким опытом 1920-1922 годов, когда крестьянское движение против политики «военного коммунизма» беспощадно подавлялось властью, аграрии стали выражать свое недовольство, так сказать, в обыденных формах.
Считая, что государство пожирает морально-экономическое право крестьян на «безопасность существования», т. е. производство нормального потребительского минимума, они квалифицировали действие власти как ненормальное и социально несправедливое. А поэтому внутри общины любые действия от уклонения от налогов тех или иных ее членов не только не осуждались общественным мнением, но и получали скрытую санкцию. Поэтому было очень мало случаев, когда кто из общинников доносил на своего одноаульчанина по поводу сокрытия ими, например, объектов налогообложения (сенокосов, пашни или скота), причем распространялось это и на действия сельсовета и даже членов местной партийной ячейки, т.е. скрытый протестный конформизм был в этих, да и в других случаях всеобщим. Однако, повторяем, крестьяне отнюдь не шли на прямой конфликт с властью, предпочитая обыденные формы сопротивления. К их числу можно отнести, например такие рассмотренные нами выше массовые для того периода явления, как откочевки, сокрытие скота и других объектов налогообложения, фиктивное дробление хозяйства, уход со стоянок во время проведения налогового учета, приписка членов семьи (т.е.« едоков ») и т. д.
Политический режим, привыкший со времен « малой гражданской войны», развернувшейся в ходе массового крестьянского сопротивления в период проведения политики «военного коммунизма», реагировать лишь на «глобально опасные » протесты крестьянской аппозиции, мало внимания обращал на скопление подобных мелких актов. Между тем тысячи и тысячи таких случаев говорили о том, что аул доведен до крайнего отчаяния. И было совершенно очевидно, что казахское крестьянство, будучи рассредоточенным по огромной степи, не имея формальной организации, выражавшей их интересы, не располагая какими бы то ни было средствами для развертывания пусть даже партизанской борьбы с произволом власти, могло противопоставить ей, лишь обыденные формы сопротивления. А это был тревожный симптом, предтеча будущего масштабного протеста крестьянской оппозиции.
|
|