|
Глава 1.3. Цели и принципы семейной политики в России
Краткий очерк семейной политик в СССР и России. Советская политика ускорила в России глобальный процесс институционального кризиса семьи, но не породила его, как иногда думают. Она способствовала через индустриализацию - и вызванную ею миграцию из села в город - элиминированию класса домашних хозяек, и потому, разрушению также и городской семьи. Распространение женской профессиональной занятости создало почву для успеха идеологической борьбы с «патриархальщиной» и «мелкобуржуазной семьей», с «пережитками капитализма» в сфере брака и семьи, с «освобождением» женщины - пролетарки от «гнёта» кухни, пелёнок, мещанского уюта, от мужского «всевластия». К этим шагам, приближающим «отмирание семьи при коммунизме» надо добавить и то, что потом именовалось «левацкими перегибами» - создание свободного гражданского брака наряду с официально регистрируемым и традиционным (церковным), свободу половых отношений от любви («без черемухи»), и т.п.
В тридцатые годы отношение государства к семье изменилось, - если двадцатые годы во всех западных учебниках по социологии, политологии и экономике именуются марксистской атакой на семью вообще, а не на её «буржуазные формы», то во времена репрессий семья была объявлена «ячейкой» социалистического общества, но такой, когда на первое место каждый член семьи должен был ставить интересы общества, а не «узкие» интересы семейного быта. Пример Молотова, Калинина и других вождей, имевших жен - «врагов народа» и отрекшихся от них во имя сверхценности партийных принципов, призван был показать, что требуется от каждого «советского человека». Хотя подрастающие поколения в стране так и не стали поголовно «павликами морозовыми», тем не менее, до сих пор дает о себе знать тяжкое наследие доносительства, отречения мужей и жён, родителей и детей друг от друга.
Более того, в 1930-е гг. начался “большевистский крестовый поход против секса как часть общего процесса сталинского закручивания гаек и подавления личности”. Именно в этот период исчезает эротическое искусство, сексологические опросы, биолого-медицинские и сексологические исследования пола. Однако появляется обильный статистический материал, наглядно показывающий заботу партии и государства о семье, женщинах, детях. Также активно разрабатываются сюжеты благотворного влияния на судьбу советских семей, женщин и детей изменения брачно-семейного законодательства в 30-40-е гг., заключающихся в запрещении искусственных абортов 27 июня 1936 г., усложнении процедуры расторжения брака в 1936 г. С 1944 г. развод стало возможно оформить только через суд, причем решение зависело не только и не столько от закона, сколько от негласных положений в отношении семьи в тот период. Кроме этого в 1932 г. вводится паспортная система и прописка, в 1934 г. восстановлено уголовное наказание за мужской гомосексуализм (Ст.121 УК РСФСР), в 1935 г. принят закон СССР “Об ответственности за изготовление, хранение и рекламирование порнографических изданий, изображений и иных предметов и за торговлю ими”. Итак, “возврат к идеалам стабильного брака и семьи казался отступлением от первоначальной коммунистической идеологии, и многие западные ученые громко торжествовали по этому поводу. На самом же деле апелляция к стабильности брака и возрождение “семейной” идеологии были не столько отступлением, сколько проявлением растущего консерватизма советского общества. К тому же, речь шла уже о совершенно другой семье. Лишенная частной собственности “новая советская семья”, все доходы и жизнь которой зависели от государства, не только не могла быть независимой от него, но сама становилась эффективной ячейкой социального контроля над личностью”.
Семья в сталинскую эпоху не превратилась в объект усиленной заботы советского правительства, как считают многие зарубежные и отечественные ученые, - она была возведена в высший ранг «социалистической семьи», где отменялись все неприглядные реалии жизни и где в соответствиями с духом большевистской этики и эстетики, с пафосом «социалистического реализма» желаемое выдавалось за действительное. Желаемое не в смысле признаков институциональной устойчивости семьи, а в коммунистическом смысле морального кодекса, когда товарищ Парамонова и её супруг по ячейке демонстрировали денно и нощно образцы семейного равенства и гендерной сознательности (кстати, эту чудом спасенную женсоветом при крахе соцлагеря и не потопляемую «КК-модель» («краснокоричневую») политического устройства семьи всерьез сегодня намерены оживить феминистские партии всех стран).
Мифология «матери-героини» не была социальным поощрением многодетного материнства, а конструировалась в качестве символического прикрытия людских потерь во время Великой Отечественной Войны и продолжавшего действовать с июня 1936 года табу на аборты, введенного в разгар сталинских репрессий. Сохранение этой «репрессивной политики» запретов и уголовных наказаний до декабря 1955 года есть яркое проявление антисемейной политики государства. Законы об охране материнства и тогда и сейчас были и остаются реализацией политики поголовной занятости трудоспособных женщин в государственном производстве, регламентацией чередования циклов труда и декретного отпуска в интересах государства. Эти законы исходили из факта беременности и родов, нарушавших производственный цикл определенной категории работников, увы, обладавших этой неудобной функцией.
Никто не дифференцировал материнство в зависимости от числа рождений в семье, но именно ориентация на очередность рождений, на поощрение не всех семей, а с определенным числом детей делает политику собственно семейной. Рождаемость мешала производству, где степень вовлеченности женщин в профессиональную занятость была самой высокой в мире. Поэтому каждый факт рождения необходимо было учесть и соотнести с высшими потребностями социалистического труда во избежание технологических издержек. С другой стороны, доселе прочно сидящая в мозгах не только народных масс материалистов, но и властвующих элит концепция прямой связи рождаемости с условиями жизни, заставляла тогдашнюю высокую рождаемость в СССР считать «завоеванием социализма». Раз при социализме всё «должно быть» выше, лучше, веселей, то и по рождаемости, значит, «мы впереди планеты всей». «Должны быть» и, следовательно, «были» до поры до времени, но не благодаря запрету абортов, который никогда и нигде не влиял на «прибавку» рождаемости, а за счет среднеазиатских республик. Где же тут политика стимулирования рождаемости?
Эта противоречивость «партии и правительства» в исходных предпосылках своего отношения к рождаемости как к помехе трудовым обязанностям женщин-матерей и одновременно, как к доказательству преимуществ социализма, привела к словесной эквилибристике, которую нельзя принимать за чистую монету. Советское государство всегда было против рождаемости и семьи с несколькими детьми. Но в ситуации, когда идеологическая дребедень приходила в очевидное противоречие с действительностью, советское правительство всегда поступалось интересами производства во имя догм. По-видимому, возникшие опасения в связи с размахом репрессий, что могут обнаружится в статистике населения размеры потерь, - повлияли на интерес к рождаемости. И как только выяснилось, что уровень рождаемости снижается, под угрозой оказалось не какое-то там «воспроизводство населения» и ценность семьи, а «преимущество» социализма над капитализмом, программа партии. В сравнении с этим предполагаемые издержки производства от «охраны материнства» не шли в счет. По этой - главной причине - запрет аборта был предрешен, и все остальные обстоятельства - способствующие его введению именно в 1936 году, - второстепенны по своей сути.
«Нам нужны люди. Аборты, которые уничтожают жизнь, неприемлемы в нашей стране. Советская женщина имеет одинаковые права с мужчиной, но это не освобождает её от великого и почетного долга, который возложила на неё природа: она мать, она дает жизнь. И это определённо не личное дело, но дело большой социальной важности», - И.В. Сталин. (Цит. по: Е.А.Баллаева Гендерная экспертиза законодательства РФ. С. 15).
Считать советское государство имеющим интерес к рождаемости и к женщине - как к «детородному средству» достижения этого интереса, относить его антисемейную и антинаталистскую политику к «пропаганде высокой рождаемости», использующей «мощный идеологический арсенал» в рамках долговременной демографической политики подобного рода - это значит подгонять факты истории в угоду тезису о «патриархатности» государства вообще, являющегося «концентрированным выражением патриархатной гендерной иерархии». «Регулирование рождаемости является частью государственной политики, направленной на сохранение гендерной иерархии». В качестве политических средств государство использует политэкономические (демографическая политика) меры воздействия и сексизм. Основные каналы осуществления... (этой) политики... церковь, квиетистская мораль, нуклеарная семья с доминирующим мужем-отцом, а также система здравоохранения, средства массовой информации, реклама».
В послевоенные годы советское правительство столкнулось при восстановлении разрушенного войной хозяйства с перевесом численности женщин над мужчинами, примерно на 20 миллионов. Аборты были легализованы в условиях достаточно высокого уровня рождаемости (еще оставалась ведущей потребность населения в трех детях и её более полная реализация сказалась на браках и рождениях 40-50-х гг.) - но не ради стимулирования рождаемости, а под диктовку потребностей производства и «социалистического строительства».
Шестидесятые годы стоят особняком - во второй половине произошла тихо и незаметно демографическая революция, которую кроме специалистов никто и не узрел. Пятидесятилетнее сокращение рождаемости в России привело к полному отмиранию многодетности как социально значимому феномену. Массовой и преобладающей стала потребность семьи в двух детях. Отныне все разговоры о демографической политике следовало ограничить обсуждением возможности социального воздействия на социальную потребность в детях, на социальные нормы детности. Однако, большая часть научного сообщества оказалась совершенно неподготовленной к этому и продолжала снабжать правительство рекомендациями по улучшению условий жизни трудящихся, - в соответствии со стойким предрассудком о «прямой связи» между числом рождений и условиями жизни семьи.
Следующая декада не добавила ничего принципиально нового - потребность в малодетной семье продолжала распространяться все шире, а рождаемость колебалась возле уровня простого воспроизводства населения. В рамках политики «дальнейшего повышения уровня жизни» и в пропагандистских целях прежде всего, в 1981 году были введены незначительные по размеру и по срокам действия пособия на детей - при рождении первого и второго ребенка. Никакие материальные поощрения семей с 3-4-мя детьми и более высоких порядков не предусматривались. Задача собственно семейной политики - усиления самой потребности семьи в детях до уровня среднедетности не ставилась и не обсуждалась во властных структурах. Поэтому напрасно было рассматривать эти меры в контексте «стимулирования» рождаемости, однако, на это пошли многие ученые и чиновники, когда психотерапевтический эффект принятых мер сработал - из-за более полной реализации потребности в двух детях немного повысились грубые коэффициенты. Однако, результаты интенсивно проводившихся тогда исследований репродуктивного поведения подтвердили отсутствие воздействия этих мер на усиление самой потребности в детях. До середины 80-х годов продолжалось некоторое увеличение общего коэффициента рождаемости в связи с улучшением структуры брачности и пропорций мужского и женского населения. Но в европейской части бывшего СССР, особенно в городах, рождаемость стремительно падала и в ряде прогнозов, осуществленных меньшинством специалистов - в рамках парадигмы ослабления потребности в детях, - предсказывалось резкое падение числа рождений и наступление депопуляции в конце 90-х годов.
К сожалению, произошло всё так, как и ожидалось - но политические потрясения наложились на давно уже кризисную семейную ситуацию, и в общественном мнении возобладало представление о перестройке как причине падения рождаемости. Разумеется, при изменении социального строя в стране, при ваучеризации и приватизации государственной собственности забыли о семье, закрыли глаза на крах рождаемости и постеснялись говорить о начавшейся депопуляции, зачеркивая это словечко в официальных документах правительства, если оно неожиданно туда попадало. Конечно же, никакой политики укрепления семьи реформаторы не проводили, даже и не задумывались об этом, хотя декларативные заявления о «защите семьи» и загадочной «семейной политике» делались непрерывно и не утихают до сих пор, особенно перед выборами.
Тем не менее, без укрепления института семьи - социального, экономического, правового - никакое улучшение жизни в стране невозможно. Более того, любая политика реформирования, не фокусирующая внимание на интересах семьи с детьми, не учитывающая последствий депопуляции и необходимости их нейтрализации в рамках семейно-демографической политики - обречена на провал. Поэтому, крайне важно четко определить главные цели и задачи подобной политики общества (не только государства, но и других институтов, неправительственных организаций разного рода).
Основные тезисы теории институционального кризиса семьи позволяют наметить в общих чертах пути переключения внимания на семью с детьми. И хотя лишь конвенционально в науке разделяют социальное, экономическое и политическое, приступая к рассмотрению достижений теории и к возможности применения теоретических знаний для обоснования политики, обычно начинают с экономических аспектов проблемы.
Рассмотрим особенности семейной политики в сфере бизнеса на Западе, где «прибыльные» предприятия требуют «прочной семьи». Работодатели обязаны так обустроить место работы, чтобы учесть нужды работников, содержащих и воспитывающих детей. В международных документах появился в связи с этим новый термин «работники с семейными обязанностями», что лишний раз подчеркивает акцент подобной политики не на самой семье, а на эффективности труда тех, кто еще «обременен семейными обязанностями». Вот некоторые из направлений политики, которая сродни учету потребительских интересов семьи системой маркетинга:
1. Гибкий график работы, выбор самим работником времени начала и окончания рабочего дня, распределения работы в течении недели, месяца; гибкость проявляется также в возможности сокращать объем работы в связи с семейными обязанностями, брать работу на дом, если есть компьютерный контакт с местом работы, и т.д.
2. Семейный отпуск - возможность официального отсутствия на рабочем месте для ухода за маленькими или больными детьми.
3. Помощь в опеке над детьми (организация предприятиями мест по уходу - типа микродетсадов, либо помощь в оплате такого рода спецучреждений).
4. Помощь в опеке над немощными взрослыми и доступа к профессиональным консультациям.
5. Помощь в налаживании контактов с профессиональными специалистами и получении информации от них.
6. Финансовая помощь работодателей и налоговые льготы в связи с тратами на содержание и воспитание детей.
7. Организация специального фамилистического обучения менеджеров высших уровней по введению условий труда, способствующих нуждам сотрудников - родителей и обучение новой философии труда - формирование нового типа - просемейных - менеджеров и работодателей.
8. Снятие стрессов, вызванных противоречиями в системе «работа - семья», путем соответствующей социотерапии, консультации и психодраматических групп взаимопомощи.
По-видимому, в нашей стране в рамках социальной поддержки семей - составной части просемейной политики - возможно создание наряду с территориальными просемейными движениями и образование соответствующих инициативных групп содействия просемейной реформе предприятий. Это близко по духу формированию профессиональных союзов работников с семейными обязанностями - профсоюзов отцов и матерей, которые могли бы способствовать соединению активности работников - женщин и мужчин на совместном и подлинно гуманистическом интересе к родительству. Кстати говоря, работу в этом направлении следует вести в разного рода внесемейных коллективах, в т.ч. в трудовых и специализированных объединениях - в армии, спортивных организациях, и даже может быть в местах лишения свободы, где совершенно не учитываются потребности матерей - заключенных с детьми, и где в наиболее яркой форме проявляется негативизм администрации по отношению к материнству и к их рожденному в зоне потомству.
Подготовка и проведение просемейной политики в нашей стране помимо своих главных целей способствует возникновению новых видов социальной деятельности и новых рабочих мест, обогащает опыт миллионов в области практической демократии, снимая напряженность межнациональных и межгрупповых отношений на основе роста нового - семейного - альтруизма, и увеличивая мощь человеческой солидарности.
|
|