Учебные материалы

Перечень всех учебных материалов


Государство и право
Демография
История
Международные отношения
Педагогика
Политические науки
Психология
Религиоведение
Социология



4.2. Основные тенденции в развитии историографии 1860-1910 г

  Русская историческая наука в пореформенный период и в условиях нарастания революционного кризиса в начале XX в. развивалась в обстановке все более усложняющихся явлений общественно-политической, социально-экономической и культурной сфер жизни. Тенденция развития проявлялась со всей очевидностью в интенсивности роста научного знания, к числу безусловных свидетельств которого мы можем отнести: звездность имен; разнообразие и насыщенность проблематики; кристаллизацию историографии как специальной исторической дисциплины, ее отпочкование от источниковедения; новизну методологических предложений и методических решений. Обогащение науки шло за счет качественных изменений коренных понятий, дискуссионности их трактовки и понимания историками, принадлежащих к разным общественно-политическим направлениям. Все названные процессы происходили на фоне очевидных изменений в научном и шире — общественном — сознании, в самой системе восприятия явлений научной жизни и культуры.
  Для переходного времени особенно характерны настойчивые поиски смысла истории и законов исторической группировки событий. В процессе попыток постижения учеными «национального самопознания», начиная с 1840 — 1850-х гг., традиционно учитывался «багаж», накопленный наукой, а именно осознание системных взаимосвязей между культурой и мыслью и их влиянием на историографию.
  В целом к 1860-м гг. проходит увлечение общефилософскими концепциями и период их активного приложения к отечественной истории и праву. Историков гораздо меньше волнуют возможности привнесения «новообретенных» философских и социологических знаний в проблематику исследования. Особенно ярко это проявилось в творчестве В. О. Ключевского. Но данное обстоятельство отнюдь не снимало вопрос о силе воздействия выдающихся зарубежных мыслителей, прежде всего философов, на воззрения отечественных историков-профессионалов и русскую историческую мысль эпохи. Волны, инициированные западноевропейскими философскими течениями, периодически достигали русских берегов. Однако производимое ими впечатление, а тем более их восприятие зависело от многих обстоятельств: склада ума и темперамента историка, его возраста и общественно­исторических условий, духовной атмосферы времени.
  Интерес к позитивизму
  В XIX в. российских научных и общественных берегов достигли несколько позитивистских волн. Еще в 1840-е гг. в идейно-философской и исторической жизни России возник интерес к позитивизму, и появились первые позитивисты. Вторую, более сильную позитивистскую волну современники наблюдали в начале 1860-х гг. И, наконец, позитивизм становится предметом напряженного общественного внимания в 1880-е гг. С лета 1885 по лето 1886 г. мощный «позитивистский десант» «захлестнул» страницы русской печати. Современный исследователь Б. М. Шахматов назвал это время «годом Конта» в умственной жизни России, отметив, что тогда о Конте и позитивизме заговорили все, на русский язык стали переводить труды позитивистов, но по иронии судьбы, кроме произведений самого О. Конта. Позитивисты признавали важнейшей причиной постепенных изменений последовательное и все усиливающееся влияние прошлых поколений. Задачей историка они считали познание исторических явлений, являющихся необходимым результатом предыдущего и двигателем последующего.
  «Мода» на марксизм
  Основным увлечением молодых умов во второй половине 1890-х гг. становится марксизм. «После томительного удушья 80-х годов марксизм явился источником бодрости и деятельного оптимизма, боевым кличем молодой России, как бы ее «бродилом». Он усвоил и с настойчивой энергией пропагандировал определенный, освященный вековым опытом Запада практический способ действий, а вместе с тем он оживил упавшую было в русском обществе веру в близость национального возрождения, указывая в экономической европеизации России верный путь к этому возрождению». Так записал ощущения молодого поколения С.Н. Булгаков, сам переживший искреннюю и глубокую увлеченность марксизмом. По его мнению, в 1890-е гг. «именно марксизм был первым горячим ручейком, растопляющим зимний лед и реально свидетельствующим самым фактом своего появления, что солнце поворачивает к весне». «Действенный оптимизм» русского марксизма «был совершенно чужд каких-либо слащавых иллюзий, напротив, со всей энергией он выставил принцип социально-политического реализма, трезвого и научного понимания русской экономической действительности», что собственно и привлекало к нему молодых интеллектуалов.
  Наука и политика
  Растущее напряжение общественно-политической жизни заставляло ученых определить свою позицию по отношению к науке и политике, значению каждой из них в своей жизни. Спустя много лет, глядя ретроспективно, П.Н. Милюков оценил 1890-е гг. как «безмятежный» период, когда можно было заниматься одной наукой. На рубеже веков он думал иначе и, оправдывая свое увлечение политикой, о тех же 1890-х гг. писал как о годах безвременья в исторической науке, времени «перехода от наших классиков, кончавших свою жизненную карьеру, к влияниям fin de siecle подросшего нового поколения». Отдавший предпочтение политике Милюков определил тенденцию политизации в жизни и науке как вектор времени.
  Политика все больше захватывала тогда не одного Милюкова. Животрепещущий интерес к современности определил подходы к истории С.П. Мельгунова. Его тягу к наведению мостов между прошлым и современностью, неизбежную при этом публицистичность изложения осуждал в своем ученике М.К. Любавский. Что это было — конфликт поколений? Разногласия между учениками и учителями?
  Между тем проблема раскола, которой занимался Мельгунов (в 1907 г. вышла его работа «Старообрядцы и вопросы совести», в 1910—1911 гг. была опубликована его магистерская диссертация «Религиозно-общественные движения XVII— XVIII вв.»), была важна самому историку, прежде всего как страница в истории оппозиции официальной самодержавной власти и православной церкви. Исследование проблемы свободы исповедания приводит Мельгунова, по мнению специально изучавшего вопрос Ю.Н. Емельянова, «к более широкой постановке вопроса о свободе личности в обществе, о политической свободе».
  Оценка Милюковым процессов, происходивших в русской исторической науке, была неприемлемой для «старого» классика Ключевского, считавшего, что на рубеже XIX—XX вв. работа русской историографии шла «ровным ходом и в довольно миролюбивом духе. Былые богатырские битвы западников со славянофилами затихли и вместе со своими богатырями отошли в область героической эпохи русской историографии... Новых направлений с принципиальными разногласиями не заметно: слышны только споры методологические или экзегетического характера». Такое видение историографической ситуации Ключевским органично вытекало из условий его научной жизни: сделав в 1860-е гг. жизненный выбор в пользу науки, с тех пор он ему не изменил. Но если для Ключевского наука являлась абсолютным и безусловным приоритетом, то у Милюкова была иная система ценностей и ориентиров. В итоге в его жизни политические страсти одержали верх над наукой и определили подходы к ней.
  Потребность в субъективизме
  Начиная с 1870-х гг., наступает время «субъективизма», отмеченного поразительным разнообразием разновидностей. Сторонники формулы «Идеи двигают мир. Интерес вырабатывает идеи» были среди как народников, так либералов и монархистов. Не только историки разных общественных направлений, но и историки, причислявшие себя к одному направлению, вкладывали разное содержание в такие понятия, как: идеалы, демократизм, прогресс. Последнее понятие отделялось от терминов развитие и эволюция, и противопоставлялось благу. Многообразие трактовок и теорий прогресса стало предметом историографического анализа С.Н. Булгакова.
  Кризис или развитие?
  В конце XIX — начале XX в. историков (П. Н. Милюкова, А. С. Лаппо-Данилевского) с новой силой влечет к себе философская мысль. Настойчивый поиск теории, способной обеспечить разумное общественное развитие, придает историческим трудам современность звучания и актуальность. Особо подчеркивается генетический момент: прошлое отражается в настоящем, настоящее в прошлом и в будущем. Характерной чертой русской исторической науки в последней трети XIX — начале XX в. являлось отсутствие единой господствующей или универсальной для всех методологии истории. Это обстоятельство отмечалось в советской историографии, где под универсальной и истинной подразумевалась марксистско- ленинская идеология. Данное обстоятельство (а отсутствие лидирующих позиций у марксистов для этого времени очевидно) рассматривалось как доказательство кризиса буржуазной исторической науки на рубеже XIX—XX вв. Однако уже в 1970-е гг. И.Д. Ковальченко и А.Е. Шикло включали в обязательное для тех лет понятие «кризиса» буржуазной науки рассмотрение достижений корифеев русской исторической науки, подчеркивая созидательные тенденции в отечественной дореволюционной исторической науке и обосновывая мнение о том, что кризис в методологии не отменяет ее развития. Многообразие концептуальных решений на рубеже веков свидетельствовало об известной свободе развития русской дореволюционной исторической науки.
  «Философия истории» и «методология истории»
  Понимание содержания исторического процесса в сознании историков непременно опиралось на их общие системные методологические представления. Начиная с 1840-х гг., т.е. со времени увлечения отечественных интеллектуалов трудом Г. Гегеля «Философия истории», постепенно становится привычным одноименный термин. Данную тенденцию для XIX в. Бердяев оценивал как основополагающую: «Русская мысль в течение XIX века была более всего занята проблемами философии истории. На построениях философии истории формировалось наше национальное сознание. Не случайно в центре наших духовных интересов стояли споры славянофилов и западников о России и Европе, о Востоке и Западе».
  Интерес к философии у каждого историка был свой. Некоторые историки шли к социальной философии от исторической проблематики, которая непрерывно эволюционировала вглубь и вширь, от исследования конкретных явлений — к размышлениям над структурой и смыслом истории. Этот путь требовал научных впечатлений и их осмысленного выражения. Его рождение в монументальных формах относится к 1920-м гг., когда был высказан взгляд на историю, отразивший опыт Первой мировой войны, русской революции и первых лет советской власти. Так, в 1923 г. в Берлине была опубликована книга Л. П. Карсавина «Философия истории», написанная еще в первые годы советской власти в Петрограде, незадолго перед высылкой из страны в 1922 г. Она имела методологическое значение прежде всего для историков идеалистов, специализирующихся по отечественной истории. Вместе с тем в науке утверждается термин «методология», чему в немалой степени содействовал выход в 1910 г. знаменитой книги А.С. Лашто-Данилевского «Методология истории».
  Социально-экономическая история
  Характерной чертой национальной исторической мысли во второй половине XIX — начале XX в. становится ее ориентация не столько на прошлое, сколько на историческую перспективу. В условиях устремленности общественных сил в будущее в этом контексте все чаще рассматривается в научной литературе и прошлое. Магистральной темой становится вопрос о путях развития России и судьбах капитализма. Начиная с 1880-х гг. значение приоритетной обретает социально-экономическая проблематика. Ее разрабатывают как исследователи народники (В.П. Воронцов, Н.Ф. Даниельсон так и церковные историки (А. Яхонтов, А.С. Архангельский, Г. Левицкий, С.И. Смирнов). Как показал В. Л. Янин, влияние гражданских историков на историко-церковную науку было весьма серьезным. Многие ее представители при освещении проблем хозяйственной истории продолжали незавершенное исследование В.О. Ключевского. Архиепископ Сергий и Е.Е. Голубинский вполне удовлетворялись общим подходом, методами и результатом исследования Ключевского.
  Экономические сюжеты в глазах историков имели свои преимущества. Они позволяли изучать и общество, и человека, находились на «перекрестье» обобщений социологии и законов человеческой природы. Политэкономические представления авторов оказывали заметное воздействие на современную историографию. Исследование народного быта стало ведущей темой творчества В.О. Ключевского, историков народнического направления.
  Демократизация русской исторической науки
  Важное место в мировоззрении историков и их исторических представлениях в связи с глубокой и всесторонней демократизацией науки занимали моральные и нравственные критерии. Именно они обрели значение структурообразующего компонента концепции не только у народников, но и у ряда либералов («чувство боли» за народ, «неоплатного долга» перед ним). Нервом размышлений становится идея одновременности спасения общества и человеческой личности, поиск путей к обществу народного благосостояния, называвшегося исследователями по-разному, например «гармоническим хозяйством». Очевидно, что русскую историческую школу характеризовали черты, в целом присущие национальной культуре. Среди них в историческом исследовании доминировали этические и психологические методы и подходы. Особо выделялся вопрос о роли человека в истории.
  В самом тесном идейном взаимодействии шло развитие национальной исторической и экономической школ. Общим для них являлось уважительное отношение к производителю, выдвижение на первый план социальных вопросов, обостренное внимание не столько к идейной и идеологической проблематике, сколько к экономической, изучение которой рассматривалось в качестве ключа к решению важнейших проблем исторического познания.
  Дальнейшее развитие получил принцип историзма. В полный голос прозвучал призыв к историзму мышления, высказывались соображения об историческом времени.
  На рубеже XIX—XX вв. Россия переживала не только «культурный Ренессанс», но и могучую демократическую реформацию. Всякое общественное и литературное течение подвергалось острому обсуждению, что считалось единственно возможным. Особенно активно теоретически и познавательно шел творческий поиск общих закономерностей, намечался комплексный подход к определению ведущих проблем в историческом процессе, первостепенное внимание к духовности личности и общества, разносторонность источниковедческого и историографического анализа. В то время как в науке возобладала тенденция все большей дифференциации и анализа, она стремилась к интеграции и синтезу.
  Возросло значение полемики. Объяснения одних и тех же проблем озвучивались представителями разных направлений. В том случае, если в дискуссиях не брала верх политическая составляющая, они обогащали науку. Мир отечественной исторической науки был сложнее, чем иногда он представляется в учебниках и учебных пособиях по историографии. Неизбежная классификация историков по основным направлениям ставит вопрос о гранях и возможности сотрудничества историков, принадлежавших к разным, враждебным, нередко не пересекающимся между собой направлениям. Так, анализируя творчество Л. А. Тихомирова, нельзя не согласиться с мнением И.А. Бунина о том, что лучшие консерваторы получаются из бывших революционеров и наоборот. Видимо, не случайно в последнее время в специальной литературе все чаще рассматривается общение ученых разных школ, анализируются человеческие связи историков (в частности, московской и петербургской школ, общение их представителей и их влияние на развитие и состояние исторической науки). Заслужили внимание в историографической литературе темы: народники и П.Н. Милюков, В.И. Семевский и либералы и т.д.
  Научному сотрудничеству способствовала нашедшая понимание идея кооперации, которую разделяли многие: Л. А. Тихомиров и Н. К. Михайловский, видевший в солидарности главный признак простой кооперации, С.Н. Булгаков, М.И. Туган-Барановский И. Х. Озеров и др.
  Каждое из четырех основных общественно-политических направлений: консервативного, либерального, демократического, радикального — было многосоставным. Развитие взглядов конкретной личности, переосмысление ценностей позволяли эти грани преодолевать и делали их подвижными. Классическим примером является личность Л.А. Тихомирова. Как историк, предложивший свое понимание законов исторического развития, он выступил, уже став монархистом. Но само понимание его концепции и пути историка к ней требуют изучения системы его убеждений, в том числе и в бытность Тихомирова народником. Не менее ярким примером может служить жизнь историка, чья теоретическая принадлежность к народничеству не оспаривается, — В.И. Семевского. Он объединял вокруг себя людей самого широкого общественно-политического спектра: историков А.С. Лаппо- Данилевского, А. А. Корнилова, П.Н. Милюкова, С.Ф. Ольденбурга, С.А. Венгерова, С.П. Мельгунова, публицистов с ярко выраженным общественным темпераментом В.А. Мякотина, А.В. Пошехонова, В. Л. Бурцева и др.
  Современный исследователь Б. П. Балуев подчеркнул значение В. И. Семевского самим перечислением тех, кто пришел попрощаться с историком на Литературные мостки Волкова кладбища: В. Д. Набоков и В. Д. Бонч-Бруевич, М.А. Антонович и Г.А. Лопатин, А.А. Кауфман и М.Д. Приселков, М.А Дьяконов и П.Е Щеголев, М. Горький и многие другие.
  Способы научной коммуникации и получения научного знания отличались разнообразием. Хорошо известен факт профессиональной помощи С.Ф. Платонова П.Н. Милюкову. Уже после защиты последним диссертации ему было предложено написать и опубликовать рецензию на книгу А.С. Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве», которая выросла из-под пера Милюкова в монографическое исследование. Но если П.Н. Милюков и Лаппо-Данилевский, принадлежавшие к одной генерации русских и европейских интеллектуалов, оказавшихся на гребне мучительных методологических поисков, являлись постоянными оппонентами, то С.Ф. Платонов и П.Н. Милюков (впрочем тоже почти ровесники), самоидентифицировавшие себя с конкретными школами (петербургской и московской), знаменовали движение этих школ навстречу друг другу.
  Наряду со взаимообогащающими влияниями присутствовали «разрывы», прерывистость и даже возвраты к ранее завоеванным наукой позициям для последующего рывка вперед. П.Н. Милюкову, например, концептуально ближе оказался С.М. Соловьев (что не мешало ему не соглашаться с соловьевской оценкой, данной Петру Великому), чем его непосредственный учитель В.О. Ключевский.
  Бурное развитие переживали формы организации науки. Реформы 1860-х гг. изменили общие условия ее развития. Университетский устав 1863 г. открыл более свободные возможности для развития научных концепций на университетских кафедрах и в целом для университетского образования. Либеральный устав содействовал оживлению научной работы не только в высших учебных заведениях, но и за их пределами.
  Эпоха реформ способствовала повышению уровня образования, количественному росту научных исследований. Наступление нового этапа в развитии и организации исторических исследований в России позволило усовершенствовать инфраструктуру исторического образования и исторических исследований.
  Плодотворной становится работа ученых в научных обществах, менее подверженных контролю со стороны государства. Перед учеными появляется возможность более свободного определения направлений научного поиска. Деятельность исторической периодики и научно-исторических обществ отражали динамичное состояние исторической науки. В 1866 г. по инициативе А.А. Половцова с одобрения великого князя Александра Александровича было создано Императорское Русское историческое общество (РИО) (закрыто 4 сентября 1920 г. по решению общего собрания Российской Академии наук с передачей ей всего имущества общества). В работе РИО участвовали С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Н.И. Костомаров, С.Ф. Платонов, B.C. Иконников, П.П. Пекарский, В.И. Герье и другие историки. Председателями РИО в разные годы были П.А. Вяземский, А.А. Половцов, почетными председателями члены царской фамилии Александр III, великие князья Владимир Александрович, Николай Михайлович.
  «Сборник» РИО — насчитывал 148 томов документов, в том числе XVIII — начала XIX в. Среди них: «Материалы екатерининской законодательной комиссии» (отдельные тома редактировали Д.В. Поленов, В.И. Сергеевич и Н.Д. Чечулин), «Дипломатическая переписка иностранных послов и посланников при русском дворе», «Акты, документы и материалы по политической и бытовой истории 1812 года». Все это ранее недоступные исследователям источники. Историкам, как правило, приходилось довольствоваться тем, что появлялось на страницах исторических сборников и журналов, а также результатами частной разрозненной деятельности. В целом архивы были малодоступны. Под редакцией А.А. Половцова РИО выпустило 25 томов «Русского биографического словаря».
  История — наука общественно значимая. Ее «многоголосье» и «многоцветье» создавало русским историкам возможность широкого плодотворного общения. Таким образом действовал фактор, стимулирующий научное творчество.
  Любовь к исторической науке и преданное служение ей ломали сословные перегородки. В историческую науку приходили из разных сословий: К.И. Бестужев-Рюмин из дворян, В.О. Ключевский из сельского духовенства, Д.И. Иловайский из семьи разорившегося купца. У них была одна цель — стать историками, служить исторической науке. Получение историко-филологического образования русскими историками развивало любовь к исторической науке и давало знание русской литературы.
  Г.В. Вернадский
  Трагедию послереволюционного периода отечественной историографии определил ее разлом на советскую и эмигрантскую историческую науку, причем каждая ее ветвь пролагала свое «русло». В 1990-е гг. в нашей стране начинается активное изучение историографического наследия, оставленного русским зарубежьем. Происходит подключение этой ветви к отечественной историографии. В 2000 г. в Москве выходит труд «Русская историография. Очерки по истории науки в России в 1725— 1920 гг.» — последняя большая работа, написанная Г.В. Вернадским (1887—1973), где прослежено развитие историографии в России от XVIII в. до «разгрома русской исторической науки» в 1920 г. В ней ученый дал оценку вклада более ста персоналий в отечественную историографию, найдя в своем лекционном курсе место не только историкам, но также писателям (А.С. Пушкину, Ф.М. Достоевскому, Л.Н. Толстому), ученым (Д.И. Менделееву) и искусствоведам (И.Э. Грабарю, В.Н. Лазареву). Г.В. Вернадский был убежден, что «в совокупности все они наметили дальнейший путь развития русской исторической науки». Достоинством пособия Г.В. Вернадского является выделение научных школ (в частности, разделов «Ученики В.О. Ключевского», «Ученики С. Ф. Платонова»).
  В России Г.В. Вернадский прожил 33 года. В 1917 г. за несколько дней до Октябрьской революции он защитил в Петроградском университете магистерскую диссертацию о масонах XVIII в. В августе 1920 г. Г.В. Вернадский принял предложение П.Н. Врангеля и возглавил Отдел печати при Гражданском управлении в Крымском правительстве. Данное обстоятельство сделало неизбежной его эмиграцию два месяца спустя.
  Ряд тем, разработка которых была начата Г. В. Вернадским в юности, затем проходит через всю его жизнь. Так, еще в дореволюционный период историк обратился к анализу «Исторических замечаний» А.С. Пушкина, набросанных поэтом в 1822 г. Тогда Г.В. Вернадского привлекли сами подходы великого поэта к истории, которые в его глазах имели методологический смысл. С одной стороны, Пушкин стремился вникнуть в «подпочвенную историческую жизнь», понять психологию «толпы» и с этой целью «разлагал» народ на отдельные группы и слои и стремился понять «взаимные их отношения» — между властью («аристократией») и народом («чернью»). А с другой — Пушкин умел «глубоко вникнуть» и в психологию «героя», «который стоит во главе общества; он вскрывает интимные тайны иных загадочных политических поступков». В начале XX в. и другие историки настойчиво стремились понять источники интереса Пушкина к истории (М.М. Покровский), анализировали интерес поэта к истории и теории монархии.
  Опыт осмысления роли мировых войн в истории
  На страницах «Голоса минувшего» в 1914 г. в статье «Во имя национальной культуры» Мельгунов поставил вопрос о взаимоотношении понятий «война» и «культура», на первый взгляд несовместимых. В данном случае очевидна преемственность позиции Мельгунова и Ключевского. Рассуждения первого о том, что «не могли же поглотить... все культурные ценности нации германский милитаризм и прусское юнкерство», перекликается с понятием «культурного запаса» у Ключевского (подробнее см. главу 21). Мельгунов считал националистический задор явлением противокультурным, не принимал и осуждал позицию, в частности Н.А. Бердяева.
  Трагедия русской исторической науки
  В 1922 г. из нашей страны были высланы крупные историки: А.В. Флоровский (1884­1968), А.А. Кизеветтер, С.П. Мельгунов (1879/80-1956), ученик В.И. Семевского — В.А. Мякотин, А.В. Пешехонов. Еще раньше в 1919 г. в Прагу переехал И.И. Лаппо (1869—1944), автор труда «Тверской уезд в XVI веке. Его население и виды земельного владения» (М., 1894), а также работ по истории великого княжества Литовского. В сталинских тюрьмах и ссылках умирают искренне и подвижнически служившие русской исторической науке люди.
  Так, последним пристанищем для М.К. Любавского (1860— 1936) — автора трудов о Литовско-русском государстве (1893) литовско-русском сейме (1901, 1911), лекционного курса по древней русской истории до конца XVI в. (3-е изд. М., 1918), «Обзора истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века», завершенного к началу 1930-х гг., — стала Уфа, куда он был сослан по «академическому делу 1929 — 1931 гг.».
  Участь С.Ф. Платонова разделили его ученики: С.В. Рождественский (автор трудов «Служилое землевладение в Московском государстве XVI века», 1897; и трудов о народном просвещении в XVIII—XIX вв.), П.Г. Васенко (главный труд «Книга степенная царского родословия», 1904), А.И. Заозер-ский («Царь Алексей Михайлович», 1917 — второе издание вышло в 1937 г. под другим названием «Царская вотчина XVII века»).
  Непросто сложилась в советское время и научная судьба Б.А. Романова (1898—1957) — ученика С.Ф. Платонова и А.Е. Преснякова.В 1930 г. его научная работа была почти на десять лет прервана арестом. Уже находясь в заключении, Романов получил премию за книгу «Россия и Маньчжурия», присужденную ему Центральной комиссией по улучшению быта ученых и переведенную на адрес его жены. Он занимался изучением и древней русской истории и новой, прежде всего проблемами внешней политики России на Дальнем Востоке на рубеже XIX — XX вв., выявлением подлинной роли С.Ю. Витте. В числе учеников Романова — Б.В. Ананьич, С.Н. Валк, Р.Ш. Ганелин, А.А. Фурсенко, В.М. Панеях — автор монографии о творчестве и судьбе учителя.
  Только после смерти С.Б. Веселовского (1876—1952) в 1963 г. вышел его труд «Исследования по истории опричнины». Сам сборник был готов в 1945 г. В 1913—1915 гг. после десятилетней подготовительной работы вышел в свет монументальный труд С.Г. Веселовского «Сошное письмо».
  Научный потенциал
  О потенциале русской исторической науки начала XX в. свидетельствует состав участников юбилейного сборника статей 1909 г., посвященных В. О. Ключевскому в связи с 30-летием его деятельности. В числе 42 участников ученики, друзья и коллеги — почитатели таланта великого историка: Я.Л. Бар-сков, С.В. Бахрушин, М.М. Богословский, С.К. Богоявленский, В.Н. Бочкарев, С.Б. Веселовский, П.Г. Виноградов, Р.Ю. Виппер, Ю.В. Готье, В.Е. Данилевич, М.А. Дьяконов, Д.Н. Егоров, А.А. Кизеветтер, М.В. Клочков, С. А. Котляревский, И.И. Лаппо, АС. Лаппо-Данилевский, М.К. Любавский, АС. Орлов, Д.М. Петрушевский, В.И. Пичета, С.Ф. Платонов, проф. М.М. Покровский, приват-доцент, священник Н.Г. Попов, В.К. Поржезинский, B.C. Протопопов, С.В. Рождественский, АН. Савин, С.И. Смирнов, М.Н. Сперанский, В.Н. Сторожев, П.Б. Струве, Б.И. Сыромятников, А.Н. Филиппов, А.С. Хаханов, М.М. Хвостов, С.К. Шамбинаго. Г.Н. Шмелев, Е.Ф. Шмурло, Е.Н. Щепкин, Е.О. Эйнгорн, А.И. Яковлев. Среди авторов мы видим не только историков, специализировавшихся по истории России, хотя последних подавляющее большинство. Сам факт участия специалистов по всемирной истории оттеняет методологическое значение трудов В.О. Ключевского, который, в свою очередь, впитал и творчески усвоил идеи и труды предшественников.
  В этом списке корифеи дореволюционной науки, такие, как М.А. Дьяконов (1855— 1919) и Е.Ф. Шмурло; а также авторы работ, которые в будущем составят золотой фонд советской исторической науки — С.В. Бахрушин (1882—1950), М.М. Богословский (1867­1929), В.И. Пичета (1878-1947), А.И. Яковлев (1873-1951).
  До революции начинается творчество молодых историков М.Д. Приселкова (1881- 1941),Б.Д. Грекова (1882-1953). «Культура и есть творимая, становящаяся национальная душа», в развитие которой, по мнению вынужденного писать в эмиграции историка и литературоведа П.М. Бицилли, русские историки внесли свою лепту. «В общеевропейских формах, в культурных явлениях мировой значимости находили свое воплощение самобытные начала русского духовного мира» — так оценивает Серебряный век уже современный исследователь С. С. Хоружий.
  Неизбежность воссоединения и осознание нереализованных возможностей Ю.Н. Емельянов, автор монографии о С.П. Мельгунове (историке, в частности инициировавшем создание журнала «Голос минувшего», выходившего в течение десяти лет, вплоть до 1923 г.), изданной в 1998 г., определил особенности современной историографической ситуации следующим образом: «Мы же только сейчас позволили себе уяснить ту истину, что культурное, историческое и нравственно-этическое повествование различных течений русской эмиграции, даже самых правых и консервативных, является неразрывной, составной частью нашего духовного идейного богатства — науки, культуры, литературы». Таким образом, постепенно судьба отечественной исторической науки, полная испытаний, наконец, обретает естественное единство.
  «Что написано — то написано». Время показало ценность всего написанного по русской истории и о русских историках. Научная жизнь шла своим чередом. И в то же время этот путь корректировали постоянные внешние влияния. Судьбы многих историков стали своеобразным подтверждением правоты мнений, высказанных отнюдь не историками. Одно из них: «Искать, что верно, — принцип Станиславского, Бунина... наших историков». Многие историки мечтали написать историю страны, но так ее и не написали. Такой труд навсегда остался мечтой.

Источники и литература

  Бицилли П.М. Кризис истории // Трагедия русской культуры. Исследования. Статьи.
  Рецензии. М., 2000.
  Вернадский Г.В. Русская историография. М., 2000.
  Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.
  Раев М. Россия за рубежом. История культуры русской 1919—1939. Раздел 7. Память о прошлом. История и историки в русском зарубежье. М., 1994. С. 198—234.
  Смирнов И.П. «От марксизма к идеализму». М.И. Туган-Барановский, С.Н. Булгаков, Н.А., Бердяев. М., 1995.
  Шкуринов П.С. Позитивизм в России XIX века. М., 1980.
  Янин В.Л. Послесловие // В. О. Ключевский. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1989.


 
© www.txtb.ru