|
2.1. Религиозно-политическое мировоззрение Феодосия Великого и его церковная политика
Феодосий, происходивший из военного аристократического рода, давно служившего империи, был провозглашен августом 19 января 379 г. по настоянию западного императора Гра- циана, оценившего его военные и организаторские таланты. О содержании религиозных воззрений Феодосия до этого момента историки высказывали разные предположения. Наиболее традиционным было представление об его изначальной религиозности, благочестии и приверженности никейству. Но моменту крещения, произошедшему вскоре после вступления августа во власть, церковные историки придавали особое значение. Со времен Сократа и Созомена таинство, совершенное епископом Асхолием во время тяжелой болезни Феодосия, расценивалось как перелом в религиозно-политическом сознании императора, поставивший его в тесную связь с кафолическим христианством и предопределивший направление и характер его религиозной политики. Изменение религиозного настроения Феодосия церковные историки объясняли по аналогии с выбором веры Константином Великим. Ф.А. Терновский, к примеру, усматривал в крещении Феодосия следствие религиозного страха и боязни повторить судьбу Валента. А.А. Спасский находил, что «военные доблести часто соединяются с религиозным одушевлением», и проводил прямую параллель обращения в христианство Феодосия Великого и Константина Великого. Таким образом, религиозно-психологическая характеристика Феодосия не выходила за пределы, очерченные древней церковной историографией, хотя и получала более свободную интерпретацию.
В отличие от церковных историков, византинистом А.А. Васильевым было высказано предположение, что до вступления на высокий государственный пост Феодосий слабо интересовался христианскими идеями. Но почему император принял крещение именно от православного епископа Асхолия, историк не разъяснял.
Н.Ф. Чернявский выделил два рода мотивов, повлиявших на религиозный характер Феодосия. Субъективные - склонность Феодосия к никейству как результат воспитания и влияния (семьи, жены Флассилы и епископа фессалоникийского Асхолия) и объективные - верное понимание Феодосием исторического момента. В отличие от других представителей церковной историографии, Н.Ф. Чернявский считал определяющими мотивы второго рода. Феодосий как человек с острым политическим умом, обязан был просчитывать свои поступки. Принимая никейство, он наверняка взвесил и оценил его ценность в политическом отношении. Очевидно также, что ему следовало считаться с религиозной политикой западного соправителя - Грациана, а она была никейской.
Так или иначе, крещение и признание в никейском учении православия открыло Феодосию выход в сферу церковной жизни. Став членом церкви, по праву императора он занялся устройством церковных дел. Свидетельства древних церковных авторов и выводы историков рубежа XIX-XX вв. показывали, что согласно христианским идеалам IV-V вв. главной задачей императорской власти являлось учреждение царства Божия через распространение христианской веры и установление ее единства. Отсюда главной целью Феодосия, как и Константина Великого, стало достижение религиозного единства, необходимого для обеспечения целостности и стабильности государства.
В начале XX в. историки пытались объяснить возникновение и развитие этого религиозно-политического принципа наследием греко-римского мира. Но если А.А. Спасский только образно замечал, что «в лице Феодосия воскрес древний языческий pontifex maximus, соединявший в одних руках sacerdotium и imperium», подчеркивая настойчивость и принципиальность церковной политики Феодосия, то многими историками эта фраза понималась буквально и стала ключевой в объяснении принципов религиозной политики императора.
Так, характеризуя политический склад ума Феодосия, Н.Ф. Чернявский и А.В. Карташев находили в нем «сына чиновника и римлянина по духу», унаследовавшего из римской традиции «по-солдатски упрощенное» представление о церковно-государственном единстве и абсолютной власти монарха. Историки подчеркивали политический прагматизм императора, а происхождение принципа религиозного единства в его политике связывали с исторической практикой греко-римской империи, традициями «языческой теократии», ставшими ко времени Феодосия «фактом самосознания как для государственной, так и для церковной власти». К обозначенной проблеме происхождения идеи союза церкви и государства в отечественной историографии мы обратимся подробнее в последнем разделе данной главы. Пока заметим, что независимо от ее исторических истоков идея религиозного единства действительно стала ведущим принципом церковно-исторической деятельности Феодосия Великого.
В силу политической необходимости Феодосий Великий должен был заняться решением церковного вопроса, грозившего внутренней целостности государства. Первым шагом в этом направлении стало издание эдикта от 27 февраля 380 г.: «Желаем, чтобы все народы, какими правит власть нашей милости, следовали той религии, которую божественный апостол Петр передал римлянам... и исповеданием которой прославляются первосвященник Дамас и Петр, епископ Александрии, муж апостольской святости, чтобы мы все, согласно апостольскому постановлению и евангельскому учению, верили в одно Божество Отца и Сына и Св. Духа, при равном величии их и благочестивой троичности. Христианам, повинующимся этому закону, повелеваем прилагать к себе имя кафоликов. Прочих же дерзких и безумствующих присуждаем нести бесчестие еретического учения: собрания их не должны называться церквами и они сами будут подвергнуты наказаниям не только по Божественному осуждению, но и по нашему повелению, принятому по небесному внушению».
Церковные историки высоко ценили значение этого эдикта, так как впервые государство в лице Феодосия «сделало догматические положения веры предметом государственного законодательства». Главной чертой эдикта считалось разделение всего народонаселения Восточной империи на две группы: кафолических христиан и еретиков. Первые получали право на существование, вторым грозило преследование со стороны гражданской власти. Это положение фактически явилось отражением принципа древнеримского права, признававшего за римлян только тех, кто почитал богов Рима. В результате такого деления кафолики определяются как граждане, а остальные - не граждане, следовательно, преступники. Критерием здесь выступает канон кафолической веры, который эдикт предлагает двояким образом: во-первых, указывая на Дамаса, епископа Римского и Петра, епископа Александрийского как незыблемых хранителей истинного христианского учения; во-вторых, дает изложение веры «по апостольскому преданию и евангельскому учению». Законодательным разделением между «catholicus» и «haereticus» был установлен принцип, который после Феодосия стал одним из устоев христианской империи. Вполне закономерно Н.Ф. Чернявский видел в данном акте провозглашение христианства в форме никейской веры государственной религией, открывшее начало новой эры в отношениях христианской церкви и государства. В указанной связи закон имеет еще и значение программного религиозно-политического манифеста, определившего направление церковной политики Феодосия, несмотря на то, что после знакомства с восточными делами он будет заменен другим.
В отношении внутрицерковной истории царствование Феодосия представляет заключительный этап тринитарных споров IV в. Император принял в нем самое непосредственное участие. Ко времени Феодосия арианство играло преобладающую роль на Востоке. Кроме того, внешние обстоятельства - смерть Валента, временное отсутствие авторитетной власти и падение гегемонии омиев подорвали долго сдерживаемый энтузиазм, и догматические споры, выйдя за пределы духовенства, захватили все общество. Прибыв в Константинополь 14 ноября 380 г., Феодосий объявил себя убежденным никейцем, распорядился отдать все церкви в Константинополе православным, предложив епископу константинопольскому Демофилу присоединиться к никейскому учению или удалиться из города. Епископ отказался исполнить волю императора, предпочел удалиться из города и там продолжить арианские собрания. Григория Назианзина, возглавлявшего константинопольскую православную общину, император лично ввел в кафедральную церковь св. Апостолов. Затем, потребовав от епископов различных партий исповедания веры, он утвердил законодательной властью православный Символ и разорвал все остальные.
Следующим шагом по урегулированию церковных дел на Востоке стала подготовка и проведение Второго Вселенского собора. Еще древние историки утверждали, что собор был необходим для окончательного утверждения православия и рукоположения Константинопольского епископа. Более обоснованно на те же причины указывали историки в конце XIX - начале XX в. Очевидно, что разрешение этих проблем отвечало интересам как церкви, так и государства. Поэтому идея созыва Вселенского собора принадлежала не лично Феодосию, но еще раньше высказывалась видными представителями церкви. Ко времени Феодосия эта идея только ждала удобного случая, чтобы стать фактом живой действительности. Заслуга императора состояла в том, что он «сумел понять дух времени и облечь в форму ту мысль, которая имела за собой историческое прошлое и уже вошла в плоть и кровь тогдашних христиан». Заметим, именно эта кажущаяся простота сделанного Феодосием практического вывода дорогого стоит. Подобно Константину Великому, он чутко уловил потребности церковно-государственной жизни своего времени, за что и получил в истории почетную приставку к имени.
Собор, созванный Феодосием Великим, в буквальном смысле слова не был вселенским: на нем присутствовали епископы только Восточной церкви, и не было представителей Запада. Такой состав собора объяснялся целью его созыва: он должен был решить вопросы, касавшиеся прежде всего Восточной церкви. Кроме того, по замечанию Спасского, вся прошлая история говорила, что из собора, составленного из восточных и западных епископов, ничего не выйдет, кроме новой ссоры. Настроение Запада в этот момент было особенно враждебно, и Феодосий это хорошо понимал. Впоследствии православные канонисты доказывали, что такая формальная или количественная точка зрения не существенна для определения его значения: дело не в количестве представителей частных церквей, а в признании постановлений собора со стороны всей церкви. Статус Вселенского Константинопольский собор получил на IV Вселенском (Халкидонском) соборе 451 г. Здесь зачитывается Символ Константинопольского собора как вера, согласная с Никейской, т. е. вселенской.
Первая проблема, с которой сталкивались исследователи собора - состояние источников. Даже такой центральный документ, как Символ веры, вызывал сомнения в достоверности. То же касается половины выработанных собором канонов. Критика деяний собора, проведенная протестантскими учеными и особенно основательно осуществленная А. Гарнаком в конце XIX в., была настолько убедительной, что некоторые отечественные историки (В.В. Болотов, А.В. Карташев, М.Э. Поснов) оставляли открытым вопрос об авторстве второго Вселенского собора относительно Никео-цареградского Символа веры. Другие церковные историки (А.П. Лебедев, А.А. Спасский) отстаивали авторитет соборных деяний против протестантской критики и доказывали принадлежность Никео-цареградского Символа деятельности Второго Вселенского собора, а также указывали на его ведущее значение в разработке учения о Сыне и Духе Св. в новоникейском направлении.
Итоги деятельности Второго Вселенского собора А.А. Спасский выразил лаконичной формулой: «Собор утвердил никейскую веру, осудил ереси, решил вопросы церковного устройства Константинополя». Раскрывается эта формула следующим образом:
- собор подтвердил никейское вероисповедание, добавив к Символу веры часть о Св. Духе, утвердив догмат о единосущии Св. Духа с Отцом и Сыном;
- собор осудил духоборство (македонианство) и ряд других ересей, находившихся в связи с арианством;
- собор решил вопрос об управлении константинопольской кафедрой, избрав на нее сначала Григория Богослова, а после его отказа - Нектария;
- собор принял ряд канонов, среди которых наиболее важны второй («областные епископы не должны простирать своей власти на другие церкви вне своих областей») и третий («Константинопольский епископ да имеет преимущества чести после епископа римского, так как Константинополь есть новый Рим»).
Помимо важного догматического итога, постановления Второго Вселенского собора имели значительные последствия для устройства Вселенской церкви и установления церковногосударственных отношений в восточной половине империи. Вторым Вселенским собором начинается борьба за автокефалию Восточной церкви. При, несомненно, вселенском значении его постановлений Второй Вселенский собор был прежде всего собором восточным. А.А. Спасский называл его «выражением восточного богословия и восточных интересов», А.В. Карташев - «чисто восточным и под восточным председательством». Не случайно сразу после собора оппозиция Западу проявляется по всем церковным делам. В этой борьбе, одинаково необходимой как церкви, так и государству восточной части империи, они проявили полную солидарность.
Император утвердил все постановления собора и в своем рескрипте, изданном 30 июля 381 г., повелел «передать тот час же все церкви епископам, исповедующим одно величие и силу Отца, Сына и Св. Духа, одну славу и одну честь...», и провозгласил в качестве критерия православия согласие с верой и церковное общение с митрополитами и епископами восточных церквей. Кроме того, в решении вопроса о замещении константинопольской кафедры собор пренебрег кандидатурами Рима и Александрии. Два последних обстоятельства вызвали обмен соборными посланиями между «западными» и «восточными», проходивший при участии Феодосия. Последовательно отстаивая церковную независимость Востока, император отклонил предложение о созыве собора в Риме, а для составления ответного послания пригласил восточных епископов вновь собраться в Константинополе в 382 г. Этот собор стал как бы завершением собора 381 г. Он, по словам Спасского, «по всем пунктам отбил атаку Запада и ни в одном шаге не отступил назад. Доказав правоту своей веры, он дал понять «западным», что всякое вмешательство в чисто местные церковные дела не терпимо. Восток имеет свой обычай рукоположения епископов и основывается на постановлении того же Никейского собора, на который ссылается Запад...». Сами иерархи Восточной церкви, собравшиеся на Второй Вселенский собор, превосходно поняли тактику Феодосия, отвечавшую их желаниям и планам, и со своей стороны оказали ему полную поддержку.
Все действия Феодосия в поддержку восточной автокефалии историки объясняют единственной целью - сформировать Восточную церковь как восточно-государственную. Политическая выгода и прямая необходимость образования такой церкви, которая вошла бы в политическую систему государства Феодосия, была очевидна. При политическом делении империи и единая церковь должна была распасться, «иначе церковь, находящаяся в политически независимом государстве, но зависимая от другой церкви, легко могла явиться государством в государстве и не подчиниться общему течению политики, создав серьезную оппозицию государственным задачам».
Очевидно и то, что Восточной церкви в IV в. грозило подчинение со стороны Римской церкви, которая для древнехристианского мира была тем фокусом, в котором концентрировалась чистая истина, местом суда, где разрешались вопросы церковной жизни. Римский епископ как епископ столицы притязает с IV в. на высшую власть в церкви и пытается вмешиваться в дела восточных церквей. Стремление подорвать притязания римского епископа в отношении Востока церковные историки называли одним из важных направлений политики Феодосия. Этому влиянию необходимо было противопоставить силу, которая лежала в национальном самосознании Восточной церкви, что логически вело к ее автокефалии. Стремление подобного рода проявилось на Востоке еще до Феодосия, в период арианских споров. Эпоха Феодосия Великого стала поворотным пунктом в истории национальной греческой церкви.
В тесной связи с проведением политики на автокефалию Восточной церкви стоят упомянутые выше каноны Второго Вселенского собора, юридически определившие независимость константинопольской кафедры от римской, и ее первенствующий статус на Востоке. Факт возвышения константинопольского епископа над иерархами Востока, по признанию церковных историков и канонистов, был естественным итогом истории константинопольской церкви, и обусловливался рядом церковных и политических причин. К 359 г. Константинополь занял место столицы восточного государства, стал вторым Римом, постоянной резиденцией восточных монархов: «блеск царского дворца отражался на епископе города и значение его поднималось». Кроме того, вся история IV в. свидетельствовала, что дворцовые и церковные партии находились в непосредственной связи друг с другом и вместе оказывали сильное влияние на направление догматических движений и государственной политики. В этих условиях восточному императору, во имя политических интересов, необходимо было иметь подле себя епископа, облаченного правами первого епископа империи, «помощника и руководителя, который своим авторитетом мог оказать давление на желательный для власти ход церковных событий». События начала царствования Феодосия, ознаменовавшиеся усилением борьбы восточных кафедр (Александрии и Антиохии) за преобладание на Востоке, еще более усиливали необходимость возвышения епископа столицы.
Таким образом, для достижения политической стабильности Востока требовалось упорядочить церковное устройство сообразно изменившимся обстоятельствам - епископу императорской резиденции придать иерархический ранг, который соответствовал бы политическому значению города. Это и было зафиксировано в третьем каноне II Вселенского собора, политическая подоплека которого настолько очевидна, что Н.Ф. Чернявский допускал именно за императором инициативу его продвижения на соборе. Впрочем, содержание канона отвечало интересам самого восточного духовенства.
Церковно-историческое значение третьего канона II Вселенского собора историки видели в создании законного базиса для развития высшей церковно-правительственной власти константинопольского епископа, поставленного на одинаковую ранговую ступень с римским епископом и на первое место среди иерархов Восточной церкви. Дальнейшее развитие авторитета константинопольского епископа привело к тому, что он сделался главой Восточной церкви и последняя, таким образом, получила все черты самостоятельного независимого учреждения, равновеликого Западной церкви.
«Преимущество чести», о котором говорил третий канон, с юридической точки зрения отнюдь не являлось пустой фразой. Оно означало право константинопольского епископа председательствовать и руководить восточными соборами, что открывало широкие возможности распространения его влияния и власти. В сравнении с другими высшими митрополитами Востока, константинопольскому епископу было предоставлено то же положение, какое «занимал префект претории в отношении викариев восточной префектуры». Иначе говоря, епископ столицы, подобно префекту претории в своей области стал ближайшим помощником императора в деле управления церкви и высшей апелляционной инстанцией для всех епископов Восточной церкви. Таким образом, по словам П.В. Гидулянова, «третьим каноном II Вселенского собора завершалось согласование церковного и государственного устройства империи, выразившееся в оформлении высшей церковно-правительственной власти императора».
Итак, собор 381 г. занимает важное место в оформлении автокефалии Восточной церкви и задает основные параметры отношений церкви и государства на Востоке, отталкиваясь от которых они и будут развиваться на протяжении не только царствования Феодосия Великого, но и при его преемниках. В том согласии, какое проявили константинопольский клир и император в борьбе за православие и автокефалию, ортодоксально мыслящие историки видели образец сотрудничества церковной и гражданской властей, проникнутый идеей осуществления царства Божия (Ф.А. Курганов, И.И. Соколов, П.В. Гидулянов). Противоположная точка зрения усматривала в политике Феодосия на II Вселенском соборе начало подчинения церкви государству, и даже создание законодательных оснований для распространения влияния императора во внутренние дела церкви (Н.Ф. Чернявский, А.В. Карташев).
Историки единодушно признавали за Вторым Вселенским собором значение центрального акта всей религиозно-политической деятельности Феодосия Великого. Н.Ф. Чернявский выразил общее мнение: «Все, что сделал Феодосий для церкви, нашло церковное утверждение в работе этого собора: своей солидарностью с религиозными тенденциями Феодосия собор как бы санкционировал первый его эдикт, а своей покорностью воле императора в решении церковных дел он наперед оправдал дальнейшую религиозную политику Феодосия, придав ей церковно-юридическое основание». Опираясь на собор, Феодосий мог создавать самые разнообразные формы религиозной политики, зная, что они не будут истолкованы в дурную сторону. Православие стало политическим актом, одинаково обязательным для каждого гражданина. Закономерно, что именно после II Вселенского собора религиозная политика Феодосия достигает полного расцвета.
|
|