|
Современные классификации
Современные социальные психологи исходят из того, что любая характеристика групп может стать основанием для построения классификации. При том, конечно, условии, что различение групп по этому основанию будет отражать имеющиеся между ними существенные психологические различия. В противном случае типология просто не будет иметь смысла.
Наиболее очевидными являются различия во внешних признаках групп, таких как размер, состав, длительность существования, режим вступления и выхода. От этих признаков, в свою очередь, будут зависеть внутренние характеристики: сплоченность, степень удовлетворенности членов группы, их приверженность группе или групповым ценностям и т. д. Очевидно, что чем больше группа, тем менее она сплоченная, а пребывание в группах закрытого типа, вероятно, приносит их членам большее психологическое удовлетворение, так как гарантирует им ощущение собственной избранности, исключительности. Ну и так далее.
Самым общим и наглядным основанием для деления является размер групп, поэтому все их можно разделить на большие и малые. Что касается больших, или дистантных групп, то к ним относят этнические общности, профессиональные объединения, политические партии, крупные по численности организации (Свенцицкий, 2004).
Необходимо подчеркнуть, что критерий выделения больших и малых социальных групп очень неопределенный, так что единого перечня социальных общностей, которые можно было бы обозначить понятиями большие или малые социальные группы, не существует. Поэтому, например, американские социальные психологи к большим группам относят любую крупную совокупность людей, объединенных одним общим признаком. Так, скажем, выделяют расовые, гендерные, возрастные и т.д. группы. В то же время А.Л. Свенцицикий полагает, что наряду с большими группами необходимо выделять общности, называемые социальными категориями. К таковым он относит студентов, безработных, инвалидов труда и т.д. (Свенцицкий, 2004). А вот Г.М. Андреева такие социальные общности называет условными группами (Андреева, 2004).
Так или иначе, но все большие группы являются достаточно аморфными, слабоструктурированными образованиями. Единственным психологическим обоснованием, позволяющим относить все эти общности к разряду психологических групп, служит лишь то обстоятельство, что большинство индивидов, принадлежащих к этим группам, идентифицируют себя по единому признаку - гендерному, этническому, возрастному, профессиональному и т.д.
К числу особенностей таких групп можно отнести и то, что несмотря на единое идентификационное основание, их члены редко или вообще никогда не осознают своего единства, не отличаются сплоченностью, не имеют возможности взаимодействовать с остальной группой.
До недавнего времени в изучении больших и малых групп существовало своеобразное «разделение труда»: большие общности (нации, классы, гендеры, культуры, демографические категории, территориально - географические общности) исследовали социальная и культурная антропология, культурология и социология, а малые группы считались традиционным объектом изучения социальной психологии. Объяснялось это просто - перекосом в сторону эмпирических, прежде всего, экспериментальных исследований, господствующим в социальной психологии. Понятно, что экспериментировать с большими группами попросту невозможно. Хотя, конечно, в недавней истории предпринимались попытки ненаучных экспериментов, например, с классами, нациями, а сегодня феминизм предлагает поэкспериментировать с гендерами. Правда все они предпринимались не учеными-исследователями, а авантюристами от политики и идеологии. (О вождях, как постановщиках безумных социальных экспериментов, речь шла выше, а о феминизме она еще впереди.)
Сегодня, когда в социальной психологии появились новые направления, такие как кросс- культурная, гендерная, демографическая, экологическая и т. д. психология, где не делается основной упор лишь на экспериментирование, большие социальные группы начинают входить в область и социально-психологических исследований.
Критерий выделения малых групп столь же зыбкий, что и в случае с большими группами. И там, и здесь имеется ясность лишь с ограничением нижнего количественного предела - это два человека, или группа-диада. То есть, это те самые двое индивидов, с которых, по мнению Лебона, начинается масса (Лебон, 1995а).
А вот верхний предел как «малой», так и «большой» группы определить практически невозможно. Какое бы число членов мы ни назвали, оно будет вызывать обоснованные сомнения и возражения, о чем уже говорилось выше. Как же быть?
Вероятно, проблема здесь в том, что уже сами названия - «большая» и «малая» группы предполагают наличие какого-то, хотя бы приблизительного количественного определения их численности. Но как мы убедились, сделать это невозможно. Следовательно, здесь мы имеем дело либо с произвольным, искусственным принципом деления групп, которое не имеет содержательного основания и не отражает существенных различий в характеристиках, либо названия групп, указывающие на их количественные признаки, здесь не годится. Либо справедливо и первое, и второе, то есть, бессодержательное, безосновательное разделение привело к некорректному обозначению групп. Я полагаю, что в данном случае необходимо выделять не количественные, а психололгически-качественные основания для дифференциации групп.
Думается, более существенным основанием для выделения групп является степень эмоциональной привязанности членов группы друг к другу и к группе в целом. Этот же показатель может свидетельствовать о степени удовлетворенности от пребывания в группе. Данный критерий был предложен американским социологом и социальным психологом Чарльзом Кули, который всю совокупность групп делил на первичные и вторичные группы.
Первичными для людей являются те группы, в которых отношения строятся на взаимных личных симпатиях и приязни. Членство в таких группах служит для индивидов самостоятельной ценностью, такие группы для них наиболее близки и дороги (Свенцицкий, 2004). Вероятно, в данном случае можно говорить не только об интенсивной эмоциональной привязанности человека к группе, но еще и о глубокой идентификации с ней. Несмотря на то, что мы входим в различные группы, не со всеми из них мы идентифицируемся в равной мере. Членство в значимых и дорогих для нас группах порождает наиболее существенную идентификационную связь с ними - эти группы начинают занимать центральное место в нашей Я-концепции.
Во вторичные группы люди объединяются не на основе взаимной симпатии и эмоциональной привязанности, а во имя политических, экономических, профессиональных и т.д. интересов. К группам этого типа относятся различные официальные, политические, производственные и т.п. организации. Иными словами, вторичными, как правило, являются организованные группы.
Правда, и в этом случае мы не можем провести строгого разграничения названных типов групп, поскольку, как резонно замечает А. Свенцицкий, трудно найти такую группу, где отношения были бы напрочь лишены эмоциональности и носили бы безличный характер (Свенцицкий, 2004). Кроме того, нередки случаи, когда вторичные по формальным признакам группы (политические, военные, профессиональные и т.д.) в силу различных социальнопсихологических обстоятельств начинают выполнять в жизни индивида функцию первичных групп. Это все те случаи, когда работа, политическая или общественная деятельность заменяют человеку семью, близких и друзей, или, по крайней мере, отодвигают «истинные» первичные группы на второй план.
Еще одно интересное и содержательное основание для создания типологии групп было предложено в 1942 году Г. Хайменом. Он обратил внимание на то, что группы способны оказывать на людей референтное влияние, то есть служить для них своеобразными эталонами, или образцами.
Правда, образцами недосягаемыми. Те группы, в которых мы состоим, чем-то нам нравятся, а в чем-то и не устраивают нас. И уж во всяком случае они не кажутся нам образцовыми, или идеальными. Все эти группы являются для нас группами членства - такое название дает им Хаймен. Можно, конечно, предположить, что в редких случаях группа, членом которой человек является, кажется ему идеальной и полностью его устраивает. Но это скорее исключение, чем правило.
Иное дело - референтные группы. Мы в них не входим и потому они вызывают у нас восхищение и одобрение, в наших глазах они обладают высшим авторитетом и ценностью. По поводу этой психической особенности восприятия людьми недосягаемого обычно говорят либо, что «запретный плод сладок», либо, что «хорошо там, где нас нет». Так или иначе, но принятые в таких группах нормы, правила поведения, установки и ценности, чрезвычайно притягательны для нас. Поэтому мы и ориентируемся на эти группы как на эталон. Мы можем пытаться кое-что позаимствовать у них. Наши жизненные ценности и социальные установки могут совпадать с ценностями и установками референтных для нас групп.
Для иллюстраций различий в степени влияния на индивида группы членства и референтной группы рассмотрим типичную ситуацию, складывающуюся в «благополучной» семье, когда «домашний» ребенок-подросток (сын или дочь) «связывается с дурной уличной компанией». Очень часто бывает так, что к «домашнему» подростку «на улице» относятся жестоко - над ним издеваются, его бьют, у него отнимают деньги и вещи. И тем не менее, как только ослабевает контроль семьи, подросток вновь стремиться «на улицу», к своим бандитствующим мучителям. Для него там «будто медом намазано». Как объяснить эту странную, на первый взгляд, ситуацию, когда из двух вариантов отношения - заботой, вниманием, может быть, даже любовью и благоговением в семье и побоями, издевательствами и несправедливостью «на улице» - подросток отдает предпочтение худшему?
Когда родители и близкие объясняют происходящее «дурным влиянием улицы», они совершенно правы. Но вот когда они считают своего отпрыска невинным ангелом и заблудшей жертвой, то, скорее всего, ошибаются. Установки, система ценностей и нормы уличной группировки являются для него/неё эталонными, или референтными. В душе подросток уже давно такой/такая же, как и его/её уличные истязатели, на которых он/она ориентируется в своем поведении. Просто пока еще подросток труслив, у него/неё недостает дерзости, наглости, бравады, ощущения вседозволенности, что и провоцирует нападения «уличных». Подростку еще «мешает» домашнее воспитание. Но можно не сомневаться, что со временем он/она научится жестокости и агрессивности у своей эталонной группы и займет в ней не маргинальное, а центральное положение.
Но здесь необходимо уточнить, что сам Г. Хаймен, вводя понятие референтной группы, полагал, что для индивида группа членства и референтная группа никогда не совпадают и что те группы, членом которых он становится, перестают быть для него референтными, перестают выполнять референтную функцию. Таким образом, референтные группы служат для людей неким, недоступным по разным причинам идеалом, на который они ориентируются и которого никогда не достигают. Следовательно, референтная группа, согласно Хаймену, никогда не может быть группой членства. И наоборот.
Концепция референтных групп оказалась плодотворной и очень полезной и удобной для понимания взаимоотношений индивидуальной и групповой психики. Так Гарольд Келли (1952) пришел к выводу, что референтные группы способны выполнять две основные функции: сравнительную и нормативную.
Совокупность представлений Хаймена и Келли о референтных группах прекрасно иллюстрирует современное состояние российской массовой психики, для которой, как представляется, референтными являются две группы - криминальный мир и американское общество. Сочетание, конечно, странное, но тем не менее, это, вероятно, так. Поэтому в последнее время так много говорят и пишут о «криминализации» и «американизации» сознания россиян.
Что касается референтного влияния криминального сообщества, то наиболее отчетливо оно сказалось в массовом распространении и использовании специфического уголовного, лагерного жаргона (фени) и нецензурной лексики. Особенно популярен этот язык в молодежной среде. Но кроме того, он активно используется всеми группами населения в повседневной речи, в СМИ и даже в политической риторике. Широкая экспансия языка уголовников в разговорную практику всего общества - это лишь симптом. Он свидетельствует о том, что преступные установки, ценности, нормы поведения и т. д. для значительной части общества стали эталонными.
Можно ли расценивать это как готовность всех носителей «криминализованного сознания» влиться в ряды уголовных группировок? Если исходить из критерия референтных групп Хаймена, то скорее всего, нет, хотя психологически они готовы к совершению преступлений и, судя по статистике, регулярно их совершают, так как считают преступное поведение вполне допустимым для себя. Тем не менее, вряд ли подавляющее большинство из них желает стать профессиональными, «институциализованными» уголовниками. Более того, даже те психического сопротивления Дж. Брема - Чалдини Р. «Психология влияния», в рамках когнитивистской концепции формирования социальных стереотипов - Нельсон Т. «Психология предубеждений».
Немногочисленные носители «криминализрванного» сознания, которые готовы стать членами преступных групп, после вступления в них окажутся в другой ситуации, так что новые группы членства утратят для них «обаяние» референтности.
Ведь это известный факт - для самих членов преступных групп референтными являются не группы членства, а совсем другие группы. Например, политические или экономические элиты. Проще говоря, бандиты ориентируются не на бандитов, а на «респектабельные» группы, в которые они и стремятся. Таким образом, референтное влияние преступных групп заключается в том, что для многих россиян они выполняют нормативную функцию.
А вот сравнительную функцию - и уже давно, выполняет американское общество. Не секрет, что несмотря на застарелую нелюбовь к Америке и американцам, именно американцы, как нация, являются для советских граждан, ныне россиян, эталонной группой, вызывающей недобрую зависть. Со времен «холодной войны», когда хрущевским руководством был выдвинут лозунг: «Догнать и перегнать Америку!», мы хотим быть такими же богатыми и процветающими, как американцы, хотим иметь так же много качественных и дорогих товаров и услуг и т. д. и даже американские свободу и демократию. Словом, россияне хотят жить по американски. Но в то же время, предпочитают вести себя как уголовники. Что и говорить, ситуация сложилась замысловатая!
И, наконец, необходимо указать на деление групп по такому существенному основанию, как открытость-закрытость. Степень выраженности этого признака может широко варьироваться: от абсолютно закрытых социальных групп (чрезвычайно редкий тип) до абсолютно открытых.
Но прежде о смысле, вкладываемом в оппозицию открытые-закрытые группы. Очень неожиданную трактовку этого признака дают Р.Л. Кричевский и Е.М. Дубовская (1991). Указанные авторы говорят о «степени открытости, доступности группы влиянию окружающей её социальной среды, общества» (Кричевский, Дубовская, 1991,с.10). Правда далее авторы с облегчением приходят к выводу, что «в современном мире практически любая малая группа является открытой...» (Там же). Тогда вообще непонятно, в чем смысл данного деления, если открытыми являются все группы, за исключением семьи староверов Лыковых, убежавших в тайгу от Советской власти? Только эту изолированную семейную группу названные авторы сумели отыскать в СССР в качестве примера «закрытой группы». А смысл, вероятно в том, чтобы, с одной стороны, обосновать и «подкрепить» очень глубокомысленное определение малой группы, данное Г.М. Андреевой с «марксистских» (советского образца) позиций.
Ну а с другой стороны, названные авторы, видимо, очень опасались, что в сферу внимания читателей попадут реальные, действительно закрытые группы советского общества, например, КПСС.
Вместе с тем, если говорить по существу, то фактическая открытость-закрытость групп определяется возможностью свободного вступления и выхода из них. И в этом смысле абсолютно закрытых групп очень немного. Примерами могут служить, пожалуй, лишь социальные касты. А вот относительно закрытых групп гораздо больше. Это всевозможные сословия, политические, преступные, религиозные организации и т.д. Особой разновидностью закрытых групп являются организации и объединения, вступление в которые, хотя и затруднено, но все же возможно, а вот добровольный выход практически невозможен. Те же члены группы, которые пытаются это сделать, подвергают себя большой опасности. К группам такого типа можно отнести различные преступные группировки, тоталитарные, диктаторские политические организации (пример - коммунистическая партия в Советском союзе и в других странах «социализма»).
Члены закрытых групп могут испытывать всевозможные положительные переживания - от осознания своей избранности, особости, сопричастности, от ощущения собственного превосходства над другими людьми. Но с другой стороны, они же подвергаются наиболее жесткому, тотальному давлению и контролю со стороны группы, что не может не отражаться на состоянии их психики.
К проблеме психологии закрытых групп мы еще будем возвращаться в дальнейшем. И, в частности, познакомимся с тем, чем может оборачиваться для общества и даже для человечества в целом закрытость политических, правящих групп, для которых характерно возникновение такого феномена как групповое мышление (группомыслие).
|
|